Наследники Фауста (СИ)

Дьявольская насмешка: держать на руках чужого младенца, в то время как на другой стороне Земли чужие люди берут на руки моего сына или дочь. Срок как раз подошел. Здесь младенец лежит на груди у черноволосой девочки, освещенной пламенем курного очага, а я думаю о тебе: в какой ты комнате, кто сидит возле тебя, свежи ли простыни и нет ли сквозняка. Мария, у тебя все благополучно, не правда ли? Быть не может, чтобы ты опередила меня, быть не может, чтобы я этого не почувствовал. Снова мне давали золота, и снова я отказался — из суеверия: пускай и тот врач, что придет к тебе, не возьмет слишком много. Но Хельмут, сукин сын Хельмут? Чтоб у него отсохли руки, которые он протянет к тебе!..

Госпожа Исабель спросила, что меня печалит. Я сказал ей, и она ответила: «Если хочешь узнать о своем враге и о жене, могу в этом помочь». Она говорила серьезно, и я согласился. Когда неоткуда ждать помощи, обратишься и к языческим демонам. К слову, отец Михель утверждает, что их боги суть личины, в которые облекается дьявол. Ну что ж, если встречу в капище господина Шварца, поприветствую его, а там как выйдет. Жить в неведении я более не в силах.

Способов, коими гадают о будущем и сокрытом настоящем, у индейцев великое множество. Однако метода, которую сперва предложила госпожа Исабель, меня поразила и ввергла в смущение. Добро, если бы дело шло о медицинском диагнозе, но будущее, по моему мнению, распознавать все-таки вернее по звездам — да и пристойнее. (К слову, среди индейцев есть и астрологи, но все они, как я понял, мужчины, так что Исабели эта наука неведома.) Я сказал, что моя вера порицает подобное. Госпожа Исабель спросила, иная ли у меня вера, чем у испанцев. Я честно и откровенно ответил, что да, иная, и тогда она предположила, что моя вера дозволит другой способ.

Оказалось, на сей раз она говорит о том самом рвотном зелье. Пьют его не только на праздниках, но и в тех случаях, когда нужно получить ответ на вопрос. Для этого уходят в особые места, где сооружены шалаши из веток. В этих шалашах они и вкушают снадобье, предводительствуемые колдуном, под пение и музыку. Что происходит затем, я не вполне понял, наш испанский, мой и ее, не так хорош. Человек получает ответ на свой вопрос либо — здесь госпожа Исабель указала сначала вверх, потом вниз, себе под ноги. Не исключено, что она подразумевает вознесение души и могилу для тела. Я бы не стал предлагать пациенту опасного лекарства, если только болезнь сама по себе не представляет смертельной угрозы, но индейцы, сдается мне, думают о смерти иначе. Может быть, это зелье иным помогает, а иных убивает. Следовало ли соглашаться, не знаю, но я согласился. Тогда она задала мне еще некоторые вопросы, тоже смущающие и бесцеремонные, и ответами осталась довольна. Все произойдет через неделю или дней десять, когда мы спустимся в долину и устроим привал.

Глава 11

Вернувшись от господина Таубе, я увидела у нашей двери человека. Сердце вздрогнуло: неужели?.. — но голова его была не покрыта, и волосы не седые, а темные. Он был обут в сапоги, но шел пешком, и лошади нигде не было. Вел же он себя, как умалишенный: брел по противоположной стороне улицы и пристально вглядывался в дома, будто собирался рисовать гравюру и выбирал наилучшую точку. Проходил вперед, возвращался, снова шел вперед, и смотрел, смотрел… Искал что-то? Вспоминал забытые приметы?

Почувствовав мой взгляд, он повернул голову. Лицо молодое, усталое, удивительно красивое: большие глаза, ровные брови, высокие скулы, подбородок с ямкой. И вот странность: он показался мне знакомым, но я не могла вспомнить, где видела этакого красавца.

— Доброе утро, — сказал он; выговор был чужеземный.

— Добрый день. — (Солнце давно поднялось над крышами).

Следующих слов я не уразумела.

— Яна? Вы знаете Янку?

Я молчала, не сразу разобрав, чего ему надо.

— Вы знаете Янку? Молодую девицу, польскую?

Видно было, что он почти ничего не знает по-немецки, и еще — что эти слова, только их, он повторяет давно, и в десятый, и в сотый раз видит в ответ одно недоумение и злость. Лицо его было утомленным и равнодушным, а глаза — упрямыми. Не дождавшись от меня ответа, он шагнул прочь.

— Стойте!

Черноволосый быстро обернулся. Погоди, а дальше-то что? Кто он такой и зачем ищет Янку? Может быть, он хочет арестовать ее? Но тогда почему он не спрашивает о Терезе?.. Он сощурился от солнца, и только тут я узнала его.

— Я знаю Янку, — сказала я ему и рассмеялась. — Иди сюда.

В доме ударилась о стену распахнутая дверь:

— Тадеуш!..

Последний раз она так визжала, когда уводили тетушку Терезу. Простучали башмачки по дощатому полу, Янка выбежала на крыльцо и слетела на грудь к незнакомцу.

Он наклонился к ней и закрыл глаза, сдерживая слезы, или, может быть, от той усталости, которая охватывает в миг достижения цели. Моя маленькая сестричка, будто взрослая женщина, гладила его по щеке, по волосам и что-то говорила — я понимала «любимый» и «всегда».