Наследники Фауста

Никто здесь не ждал дитя чернокнижника с распростертыми объятиями. Накануне я чуть ли не до заката топтала улицы, стучала в двери и спрашивала, не нужна ли добрым людям служанка. Дважды меня обозвали воровкой, единожды - площадной девкой, а все прочие коротко отвечали, что в пришлых слугах не нуждаются. Потому я заночевала на постоялом дворе вместе с другими паломниками и теперь жевала мерзостную кашу, уговаривая себя не впадать в отчаяние. Виттенберг - огромный город, а за его стенами есть еще и предместья. Против меня - худоба и малый рост, и то, что я чужая, и грязное платье. Стало быть, впредь надо сразу говорить, что не возьму за службу дорого, глядишь, кто-нибудь захочет выгадать… Платье можно будет и постирать, с вечера до утра высохнет. Сколько тут спросят за лохань и за мыло? Ну, едва ли очень много. В последней крайности снова продам кольцо… Мне тут же представилось - должно быть, с голоду и огорчения - как дьявольская игрушка меня предает, и купец вопит: «Стража!» Я поспешно отогнала трусливую мысль. Что проку себя пугать, может, и не дойдет до этого…

– Да чтоб я больше не слыхала от тебя таких слов, толстый ты боров! Не к лицу разумному человеку повторять пьяные бредни!

Я подняла голову от миски. Толстым боровом (и разумным человеком) был сам хозяин, подсевший к опрятно одетой дородной женщине. В подтверждение своих слов она сердито стукнула согнутым пальцем по столу и отодвинула кружку.

– Ну, не сердись, Марта, - примирительно прогудел хозяин. - Разве я сказал что-нибудь кроме того, что всем известно? Или он не живет в сером доме? - так, по крайней мере, послышалось мне с моего места. Зато ответ почтенной Марты был ясней ясного:

– Так что с того, старый?! Дом есть дом, ничего больше! Не возьму я в толк, почему все прицепились к нему и ни к кому другому? Из-за дома - и что такого в этом доме, Господи небесный?! Нет в нем ничего, о чем дураки болтают.

Хозяин что-то пробормотал в усы; я разобрала только слово «наследство», а девочка-судомойка, вертевшаяся рядом, прислушалась, вытягивая шею, и перекрестилась, причем востроносая мордашка изобличала неподдельный ужас.

– Глупости, все глупости! - отрезала Марта. - Я же там день и ночь была, когда ходила за господином профессором! Стыдно тебе, Петер, почтенный же человек! - (Хозяин больше не улыбался, видно, доброе мнение Марты было ему важно.) - Три недели - три полных недели я была при нем, и ничего от него не видела, кроме кротости и благочестия! Чтобы узнать человека, надо его больным повидать, вот как я скажу!

– В болезни по-всякому бывает, - не удержался хозяин. - Как смерть подойдет и с ней адский пламень, самый закоснелый греховодник станет благочестив…

– Молчи знай! Ты о своих постояльцах суди, о пропойцах да шляйках, а господина профессора поносить не позволю!

– Да что ты, Марта, Господь наш с тобой. Я и не о нем вовсе, а так, к примеру… Его хоть навещает кто?

– А как же! - Марта продолжала все так же запальчиво. - Университетские, считай, каждый день приходят, молодые, да господин Фридрих, да господин Альбрехт…

– Господин Альберто, - ухмыляясь, поправил хозяин.

– А хоть бы и Альберто, - на сей раз Марта не стала возвышать голос, но придала ему некое особо пронзительное звучание, отзывающееся дрожью в костях собеседника, и подбоченилась свободной рукой. - Да простит меня Господь, коли я ошибаюсь, а только иные паписты будут поблагородней иных показных праведников, вот оно что. Он не наш, с него и спрос другой, но человек он порядочный, не чета кое-кому.

– Ах, Марта, Марта, - хозяин укоризненно покачал головой. - Темны мне твои речи. Смотри, как бы плохим не обернулось… Ну, не буду, не буду. Нашла уже кого?

– Найду, не беспокойся! Все пятки стопчу, а найду.

– Ну, дай тебе Господь удачи.

Пожелание звучало так, словно бы сам говоривший нисколько не надеялся, что оно сбудется. Впрочем, все эти чужие дела ни в малой мере меня не касались. Своих бед невпроворот. Утренний свет, проникающий в открытую дверь, был безрадостно серым. Вот еще только дождя недоставало…

– Девонька! Ты нездешняя?

Женщина по имени Марта, только что пившая пиво с хозяином, нависла над моим столом - туго натянутый парус белоснежного фартука, столь же белоснежный чепец, пухлые розовые щеки, блестящие глазки, не открывающиеся во всю ширь и оттого будто бы веселые.

– Нездешняя.

– Издалека, надо быть?

– Из бранденбургского княжества.

– Службы не ищешь ли?

– Ищу, - слегка запнувшись, сказала я. Это что же за чудеса, к добру или к худу? Марта проворным топотком обежала стол, опустилась на табурет рядом со мной и заговорила вполголоса:

– Ну, вот как славно. Ты ищешь службу, а профессор тутошний, университетский, ищет служанку. В доме прибираться и стряпать. Дом большой, да живет он один, не замаешься. Кладет гульден в неделю.

– Это много, - отозвалась я. По правде говоря, «много» - было слово слишком вялое. - За легкую службу - это очень много.

Марта поняла мои сомнения верно.