Наследники Фауста

Вдвоем мы выходили в город. Лето было в Виттенберге - с огородов тянуло пряными травами, камни мостовой дышали в лицо головокружительным жаром, а в сумерках ветер приносил из липовых крон запах меда и родниковой воды. Мы запрокидывали головы, проходя под высокими арками, поднимались вверх по узеньким улицам лишь затем, чтобы потом спуститься вниз, покупали в трактирах дешевую снедь вроде жареных пирожков… По тому, сколь часто у встречного прохожего, увидавшего нас, замедлялись шаги и стекленел взгляд, я заключила, что Кристофа в Виттенберге знают многие, и все не с той стороны, с какой он показал себя нынче: средь бела дня за руку со служанкой, разодетой как барыня! Теперь я тревожилась, не навлечет ли на него наш супружеский союз земные, а не адские неприятности - что, к примеру, скажут в университете. Но он только смеялся: какое им дело?

Янка называлась моей сестричкой. Вдвоем мы хлопотали по хозяйству. Престранное было у нас хозяйство - у троих обитателей огромного дома. Расчищенное, пригодное для жизни пространство было в нем как маленький костер в диком лесу, и в дальние коридоры мы с Янкой побаивались ходить.

Тогда же господин Тоцци сказал, что его супруга подыщет нам служанок. Я попыталась воспротивиться, говоря, что наши нужды очень скромны и заботы необременительны, но он ответил коротко, спокойно и твердо: «Вы не должны делать черную работу».

Служанки и вправду скоро нашлись - сестры из предместья, именами Ада и Ханна, потерявшие отца и принужденные зарабатывать на жизнь. Две немолодые девушки охотно приходили в Серый Дом, топили печи, носили воду, прибирались и варили обед. Я не понимала, почему госпожа Клара Тоцци так легко сделала то, что месяц назад не удавалось Марте. Потом узнала от самих девушек: всем известно, что колдуны не могут венчаться в церкви.

Сперва не обходилось без недоразумений. Сроду я никому ничего не приказывала, и трудненько было привыкнуть. Не раз и не два я вспомнила свой первый день в этом доме и как растерялся Кристоф, когда я спросила его повелений! Отчего-то было стыдно говорить худенькой Аде и высокой Ханне, чтобы они делали то, что я обыкновенно назначала делать себе. До того доходило, что я пыталась тайком от них стирать белье и готовить. Но однажды Ада застала меня над корытом и горько расплакалась: госпоже не по нраву, как я стираю? Тогда-то я уразумела, что понапрасну обижаю их. Девушки честно пытаются заслужить свою монету, а я им мешаю. Пришлось оставить в покое корыто с ведрами и учиться отдавать распоряжения так, как следует разумной хозяйке. Из всех забот мне осталось только хождение на рынок.

Янка уже могла кое-что сказать по-немецки и уразуметь сказанное другими, но, увы, слишком мало! Разлука с матерью сделала ее беззащитной, сказать точнее - взрослой. В ней проснулось особое чувство чести, свойственное одиноким и бедным: то самое, что побуждает еще увеличивать одиночество и бедность. Оно было хорошо знакомо мне самой. Я понимала, почему Янка, молча покачав головой, отдает обратно подарок и отказывается от лишнего куска за столом. Мое счастье стыдилось ее беды. Но как мне было объяснить ей, что она сестра мне не только ради чужих, что я люблю ее?! К тому же Марте польская девочка не слишком нравилась, и она давала это понять гораздо более успешно, чем я - свою любовь. Марта не очень-то верила, что мы с Янкой сестры, и намеки ее вели к тому, что неразумно молодой жене брать в дом красивую девчонку. Но я, хоть готова была тревожиться о пустяках - оттого, например, что с утра до полудня не видела мужа, ушедшего к больному или в университетскую библиотеку, - этого, о чем говорила добрая сиделка, нисколько не боялась. Как не предвидела и того, что случилось на самом деле.

Я больше удивилась, чем испугалась. Солнце было нежарким, тень - густой, а я вдруг начала задыхаться: дышала, но воздух будто бы не проникал в грудь. Силы покинули тело, и в глазах заплясали золотые мухи. Кристоф на руках отнес меня в дом, уложил на лавку. Стоя рядом на коленях, взялся за мое запястье - и я увидела, как его встревоженное лицо озаряет улыбка.

– Ничего опасного. Это случается с молодыми женщинами, когда они выходят замуж.

Теперь-то мне кажется, что догадаться было проще простого. Но я не поняла, а спрашивать застыдилась. Трудно привыкнуть к тому, что твой любимый и твой доктор - один и тот же человек, да согласятся со мной все госпожи докторши. И до чего ужасно я поплатилась за свою робость и тугодумие!

На смертном одре вспомню этот час.

Я проснулась как от удара, или словно мне в лицо плеснули холодной воды. Кристофа не было рядом, и сразу, с первого мига, я знала: случилась беда, и мое хваленое предвидение ее не упредило. Вернее, чувство было двойным: непонятное облегчение, веселье, будто была вчера хорошая новость, и я помню о ней, хоть забыла ее саму - и нестерпимая тревога, такая, что впору вскочить с постели, неодетой бежать на улицу, только бы успеть -