Наследники графа. Александрин

Монфор схватил ее за руки и прижал к себе.

– Я не знала уже что думать! Хотела ехать в Париж!

– Со службы не отпускали, – коротко проговорил он и вдруг склонился к ее губам.

Анна отвернулась.

– Не прикасайся ко мне!

Получив то, о чем столько времени мечтал – доступ к ней, в ее спальню, он ощущал себя на вершине триумфа. Как она не может понять, что ему никто больше не нужен? Ну и что, что ей уже почти сорок девять, а ему немного больше?

Шевалье сильнее прижал Анну к себе, ища ее рот. Наконец они слились в жадном поцелуе. Монфор подхватил любовницу на руки, перенес до дивана и стал срывать с нее одежду.

– Не здесь! Слуги увидят…

– Пошли они к черту, – вымолвил он, обхватывая губами ее грудь, а потом опускаясь ниже.

– Платье-то зачем было рвать, – пробурчала одна из служанок, прикрывая двери гостиной и делая знак остальным убираться.

Монфор так и не рассказал графине о том, что виделся с Анри. И о том, что граф болен. Аббат сделал это сам, нагрянув во Флер Нуар в одно дождливое утро. Когда графине доложили, что за гость пожаловал к ней, она вышла к нему сразу же, как была – в темно-зеленом домашнем платье, напоминающем халат. Застегнутое на талии, оно открывало нижние юбки и кружевную сорочку. Волосы Анны были распущены, лишь передние пряди собраны сзади и небрежно заколоты. Мысленно она порадовалась тому, что Мишель буквально за четверть часа до этого уехал в город и должен был вернуться лишь через несколько часов.

– Какая неожиданность, сударь, – улыбнулась она гостю.

– Я еду в один приход, по делам церкви. А так как дорога моя все равно лежит мимо вашего имения, решил навестить вас, графиня, и кое в чем убедиться. Как вы здесь устроились?

– Не плохо, как видите, – ответила Анна. – Правда тут немного мрачно, порой мне кажется, что в доме обитает приведение – эти скрипы, шорохи… Словно шаги и вздохи какой-то неупокоенной души.

– Надеюсь, вам это только кажется. Хотя атмосфера действительно зловещая.

Приказав принести угощения и вина, графиня предложила гостю расположиться в кресле.

– Вы останетесь погостить? – спросила она несколько напряженным тоном, что не ускользнуло от Анри.

– Нет, – поспешил успокоить ее тот. – Мне нужно продолжать путь. Я лишь хотел кое-что вам сообщить. Но сначала скажите, Монфор здесь?

Графиня подняла на него пораженный взгляд, посмотрела пристально и остро.

– Нет, – сказала она отрывисто.

Аббат удовлетворенно кивнул.

– Вы меня осуждаете? – вдруг спросила Анна с некоторой воинственностью, словно готовясь к защите и решив напасть первой.

– Мое дело молиться за вас. Осуждать я не в праве, – пожал плечами аббат.

– У меня началась новая жизнь, – стала говорить женщина, будто оправдываясь. – Мне не нужно бояться, что кто-нибудь узнает, что у меня есть любовник, не нужно хранить верность супругу, не нужно лгать. Я свободна.

– Не примите мои слова за осуждение, но я не понимаю людей, которые решают вот так все разрушить. На ровном месте.

– Не на ровном месте! Это копилось долго и больше я не хочу терпеть.

– Что терпеть? – усмехнулся Анри. – Не дурите. Возвращайтесь к мужу. Он вас любит.

– Плевать ему на меня! Мне теперь совершенно ясно, что он обо мне всегда думал. Любил бы – не сказал бы такого.

Аббат вздохнул.

– Как я вижу, вы не знаете, что случилось. Хоть и просил де Монфора вам передать. Граф болен.

Пока он рассказывал обо всем, что случилось с Арманом после ее отъезда, Анна слушала, а в глазах стояли слезы, резавшие, как осколки стекла. Ее сердце разрывалось от этих слов.

За окнами шумел проливной дождь, едва утихнувший и вот начавшийся с новой силой. Воздух был свеж и прохладен.

– Насколько болен граф? – выпытывала графиня у Анри.

Его бодрые заверения, что он уже почти поправился, казались ей полными притворства и не внушали никакого доверия.

– Бог все прощает, – уже собираясь уезжать, сказал аббат.

– Мой бог – нет, – ответила Анна.

– Поверьте, ваш бог тоже, – улыбнулся аббат, прекрасно понимая, кого она имеет в виду.

– Я не знаю, как быть. Жизнь все так запутала, – вздохнула она.

– Делайте так, как подсказывает сердце. Езжайте домой. Он ничего не знает наверняка, и не узнает, по крайней мере, от меня.

Аббат грустно покачал головой, поцеловал ее руку и вышел.

Осмелится ли она вернуться к мужу после всего? Она лихорадочно металась по комнате и спрашивала себя: отчего ей так больно? Хотела забыть его, выкинуть из головы. Но разве словами рассудка уймешь расходившееся сердце? Потом бросилась на диван, рыдала, уткнувшись лицом в подушку. А в это время в коридоре шептались служанки, заглядывая в проем двери:

– Ну, вот к чему все это привело. Не иначе как граф у Папы испросил разрешение на развод, что она так убивается.

– И поделом ей – изменщице, распутнице. Таких люди ненавидят и презирают. Раньше потаскуху привязывали голой к телеге, тащили по городу и били плетьми. Так что ей еще повезло.