Наследники Хамерфела

Конн понял, что не сможет переубедить брата, не создав впечатления, будто он продолжает претендовать на титул герцога Хамерфела, или не желает заботиться о матери, или уклоняется от поручения, которое возлагает на него его старший брат и господин.

Тут слово взяла Эрминия:

— Я не хочу отпускать вас туда, но я понимаю, что это необходимо, и к тому же, Конн, мне кажется — Аластер прав, ему давно уже пора начать выполнять обязанности по отношению к своим людям. А если рядом будет Маркое, вопрос повиновения отпадет сам собой, поскольку тогда люди будут точно знать, кто он такой.

— Да, разумеется, ты права, — в конце концов согласился Конн. — Тогда тебе лучше взять мою лошадь. Она — горской породы, твоя кобыла будет спотыкаться на крутых тропах и падет от холода в первую же ночь. А моя пусть неказиста, но без труда доставит тебя в любое место.

— Что? Чтобы я сел на эту толстокожую клячу? Да это все равно что ехать верхом на осле! — со смехом произнес Аластер. — Не дай бог меня кто-нибудь на ней увидит.

— Зато в горах, братец, ты обнаружишь, что ни о человеке, ни о лошади нельзя судить по наружности, — сказал Конн, до смерти обиженный этим бесконечным спором с братом. — Моя лошадь специально выведена, чтобы выжить в горах. Кстати, от твоего наряда останутся одни лохмотья. Все-таки я считаю, что мне лучше ехать с тобой и показывать дорогу.

— Это исключено, — произнес Аластер, но его мысли были абсолютно прозрачны для Конна:

«Маркос до сих пор считает Конна герцогом и своим господином, если Конн будет там, мне никогда не добиться от него полного подчинения».

На это Конн мягко заметил:

— Ты ошибаешься насчет моего приемного отца, Аластер. Когда он узнает правду и увидит татуировку, которую собственноручно сделал на твоем плече, он окажет тебе поддержку.

Аластер импульсивно обнял его.

— Если бы весь мир состоял из таких же честных людей, как ты, брат, мне было бы не так страшно. Но не могу же я вечно прикрываться твоей силой и честью, я должен сам, без посредников, встретиться с моими подданными. Так что, брат, доверь это дело мне.

— Если ты уверен, что должен поступить именно так, тогда не смею тебе мешать. Ну что, берешь мою лошадь?

— Я от всей души благодарен тебе за предложение, — с искренней теплотой произнес Аластер, — но боюсь, что она не сможет скакать так быстро, как мне того бы хотелось.

При этих словах в комнату вошел Гейвин Деллерей, в одном из старых плащей Конна, висевшим на нем мешком. Волосы он вытер полотенцем, и они торчали во все стороны. Более разительный контраст с щегольским видом, который он имел еще несколько минут назад, трудно было представить. Он сказал:

— Хотел бы предложить отправиться с тобой и показать дорогу, но, к сожалению, знаю ее немногим лучше твоего. Но если мои услуги могут тебе пригодиться, Аластер, либо здесь, либо в Хеллерах…

Конн улыбнулся при мысли о том, как изнеженный и привыкший к комфорту Гейвин будет чувствовать себя на горных дорогах.

— Раз уж он не принял мою помощь, ни как проводника, ни как родного брата, то от твоей он и подавно откажется, — даже несколько грубовато сказал он, но потом подумал:

«Гейвин, по крайней мере, не представляет угрозы власти Аластера в Хамерфеле».

Аластер улыбнулся и, опустив одну руку на плечо Конну, другую Гейвину, заявил:

— Думаю, мне следует ехать одному. Защита мне не нужна, но искренне благодарен вам за предложенную помощь. — Повернувшись к Эрминии, он добавил: — Мама, мне нужна самая быстрая лошадь из нашей конюшни. Хотя на самом деле мне бы сейчас волшебного коня из сказок, что ты рассказывала мне в детстве. Мама, не могла бы ты с помощью ларана побыстрее перенести меня в Хамерфел?

— Мой ларан к твоим услугам, сынок, — ответила Эрминия и протянула руку Эдрику Элхалину. — Разумеется, ты можешь взять любую лошадь из моей конюшни, но я согласна с твоим братом: лучший вариант для тебя — его лошадь. Гораздо проще придать с помощью ларана силы коню, приспособленному к горному климату, и, возможно, мне удастся превратить его в того самого волшебного коня.

Конн кивнул, и Аластер поднялся по лестнице в комнату, некогда служившую ему детской. Там стояли его игрушки: несколько искусно вырезанных деревянных солдатиков и старая плюшевая кукла, с которой он засыпал, когда ему было семь лет. Кроме того, в углу, возле окна, стояла его лошадка-качалка.

Тут он вспомнил, сколько лиг проскакал на ней в детстве, вцепившись в крашеную деревянную гриву; в том месте, где его вспотевшие маленькие пальчики держались за холку, краска облупилась. Он посмотрел на игрушечных солдатиков и рассмеялся, представив, как мать оживляет их и посылает ему на подмогу игрушечную армию. Если бы это было в ее власти, она бы так и поступила.