Наследники Хамерфела

— Да. Я нашел их на пепелище через несколько дней после пожара и теперь храню в память о моих господах… Но, значит, госпожа моя тоже жива! Я едва верю своим глазам — неужели это правда: ты — Аластер?

Тот расстегнул ворот рубахи и обнажил плечо, демонстрируя татуировку, которую старик собственноручно сделал ему столько лет назад. Маркос молча кивнул.

— Господин герцог, — почтительно произнес он. — Расскажи мне, как все произошло. Как Конн отыскал вас? Ты виделся с королем Айданом?

Аластер утвердительно кивнул и начал рассказывать Маркосу о том, как воссоединился с братом и как они говорили с королем.

11

После отъезда Аластера Конн как неприкаянный слонялся по городскому дому, и Эрминия даже стала за него беспокоиться. Она готова была излить на сына всю любовь, накопившуюся за годы разлуки, но он был слишком взрослым, чтобы выказывать ему такую привязанность. Теперь, когда Аластер уехал, она с мучительной болью осознала, что Конн по-прежнему остается для нее во многом чужим. Единственное, что могла Эрминия, это расспрашивать о его любимых кушаньях и давать управляющему указания их готовить. Ее радовало, что Конн много времени уделял дрессировке Медяшки, и было похоже, что животные его любили. Это заставило Эрминию вспомнить о муже. Раскард всегда утверждал, что ларана у него почти нет. Однако она считала, что его искусство в обращении с лошадьми и собаками является малоизвестной разновидностью этого дара.

Однажды утром мать сказала Конну:

— Тебе надо бы сходить протестироваться в Башню. У твоего брата практически нет ларана, а это значит, что ты, возможно, обладаешь им.

Конн почти ничего не знал о ларане и никогда не держал в руках звездный камень, но когда Эрминия дала ему матрикс, он так быстро и естественно научился им пользоваться, что это повергло мать в восхищение. Со стороны казалось, будто он всю жизнь только и делал, что упражнялся с ним.

— Может быть, работая в Башне, ты найдешь свое призвание, Конн, а твой брат будет герцогом в Хамерфеле. Ты ведь не хочешь быть человеком без места — чуть выше слуги или коридома[14]. Вряд ли это будет достойным применением твоим талантам.

От этих слов он помрачнел, Эрминия пожалела, что произнесла их. В конце концов он, как и Аластер, рос, считая себя единственным уцелевшим после пожара наследником Хамерфела. И теперь Конна вряд ли можно было осуждать за то, что он ревновал или обижался на брата.

Но, к ее великому облегчению, он сказал:

— Что бы ни случилось, я хочу остаться с моими людьми, Маркос говорил, что я в ответе за них. И даже если я не буду их герцогом, все равно они меня знают и верят мне. Они могут называть меня как угодно. Коридом — вполне почетный статус, не хуже герцогского титула.

— И даже в этом случае, — продолжила Эрминия, — у тебя такой сильный ларан, что просто необходимо научиться с ним обращаться. Нетренированный телепат представляет угрозу для себя и окружающих.

Конн прекрасно понимал правоту слов матери.

— Когда я начал взрослеть, Маркос говорил о том же, — согласился он. — Но как же Аластер? Неужели у него вообще нет ларана?

— По крайней мере, недостаточно, чтобы тратить время на обучение, — ответила Эрминия. — Хотя иногда мне кажется, что его искусство в обращении с лошадьми и собаками может представлять собой разновидность дара, которым обладал старый Макаран. Твой отец по материнской линии состоит в родстве с Макаранами.

Она подошла к секретеру и, вынув какой-то свиток, развернула его. Конн с изумлением обнаружил, что это перечень его предков за последние восемь или десять поколений. Он с интересом просмотрел его и, хохотнув, произнес:

— Я и не знал, что родословные бывают не только у лошадей, мама! Значит, здесь выписано, сколько людей по отцовской линии погибло из-за кровной вражды со Сторнами?

— Да, — грустно подтвердила она и показала пометки, означавшие, что данный предок, вполне возможно, погиб насильственной смертью.

Наконец Конн произнес:

— Я жил этой враждой с тех пор, как научился застегивать штаны, но до настоящего момента даже не подозревал, сколько задолжали мне эти негодяи Сторны. Я думал только об отце и двух старших братьях, а теперь вижу, сколько моих родственников пало от их рук.

Он замолчал, устремив взгляд в пространство.

— В мире есть много куда более приятных вещей, чем месть, сынок, — сказала Эрминия.

— Неужели? — спросил он, глядя как бы сквозь мать, и вновь на какое-то мгновение знакомое лицо сына показалось ей чужим, и Эрминию охватили сомнения, сумеет ли она когда-нибудь понять до конца этого сложного человека.

Но, невзирая на исходящий от Конна холод, она продолжила: