Сторн опять пошел вперед, заставив себя подойти ближе, чтобы в слабом свете костра разглядеть то, чего боялся увидеть. И тут из груди его вырвался вздох облегчения. Это были лишь плащи, подвешенные под стропилами на просушку.
Затушив огонь песком из корзины, стоявшей рядом, он стал ждать фермера, чтобы прочитать ему нотацию о недопустимости разведения открытого огня по ночам. Но где же эти люди, ушедшие в ночь и оставившие огонь без присмотра? Он мог побиться об заклад, что шляются они неспроста, хотя мог и ошибаться.
Но через некоторое время, когда никто не пришел, он вновь отправился на улицу, в холод, чтобы закончить обход. Погода становилась все хуже и хуже — мокрый снег валил все сильнее, и лорд Сторн подумал, что самое разумное было бы оставить все до утра и вернуться обратно — провести ночь у очага одного из арендаторов, а проверку границ и подсчет убытков от пожара закончить завтра. Как это ему пришло в голову, что можно оценить ущерб в темноте в такую бурю? Не пускает ли он пыль в глаза молодому Хамерфелу? Но нет, когда он выходил, дождь был мелкий и приятный, к тому же ему хотелось побыть одному на свежем воздухе.
Теперь ветер зловеще завывал, и опыт подсказывал, что пора искать убежище. Одно дело гордость, другое — безрассудство.
Лучше всего было бы зайти на ближайшую ферму. Там жил человек по имени Джеред, уже лет двадцать — тридцать арендовавший землю. Ферму приходилось закрывать, и ему уже было послано предупреждение. Но тот, насколько известно было лорду Сторну, не торопился сниматься с насиженного места. Идти было тяжело. Сапоги промокли после того, как он наступил в лужу и зачерпнул воды; стекавшая по голеням жижа уже пропитала чулки. Через какое-то время старик увидел светившую в окне Джереда лампу и, подумав, что трудно представить себе более желанное зрелище, громко крикнул, дабы оповестить о своем прибытии прежде, чем стучаться в дверь.
Молодой человек с закрытым черной повязкой глазом, с рваной шляпой на голове, придававшей ему свирепый и дикий вид, открыл ему дверь. Сторн не помнил, чтобы раньше когда-нибудь его видел.
— Чего тебе надо? — подозрительно спросил он. — Разве не должны добропорядочные люди в этот забытый богом час лежать в постели?
— У меня дело к Джереду, — сказал Сторн. — Насколько мне помнится — это его дом, а ты кто такой?
— Эй, дед! — мрачно крикнул молодой человек. — Здесь тебя спрашивают.
Джеред, сутулый, толстый и низкорослый человек, одетый в старую мятую куртку домотканого сукна, показался в дверях. На лице его было тревожное выражение, но увидев Сторна, он тут же просиял.
— Мой господин! — воскликнул он. — Какая честь для меня! Заходите скорее, не стойте на холоде.
Через несколько минут Сторн уже сидел на лавке у очага, а его промокшая одежда и сапоги клубились паром от тепла.
— Извините, что у меня нет для вас вина, мой лорд, но, может быть, выпьете подогретого сидра?
— С удовольствием, — ответил Сторн. Его поразила доброта, с которой его принимают после того, как он через своего комиссара предупредил крестьянина, что тот должен оставить ферму. Глубоко же укоренилась в этих людях преданность клану; в конце концов большинство из них приходилось ему отдаленными родственниками, а привычка уважительного отношения к главе клана и господину была очень древней. Когда принесли горячего сидра, он с удовольствием отхлебнул.
— А этот угрюмый одноглазый юноша, который открыл мне дверь, — твой внук? — спросил он, вспомнив, как тот назвал фермера дедом.
Но в ответ Джеред сказал:
— Это пасынок моей старшей дочери от второго брака. Он мне не родственник. Его отец умер четыре года назад. Я приютил парня, потому что больше идти ему некуда. Семья отца подалась на юг — искать работу в Нескье на шерстяной мануфактуре, но он говорит, что не хочет быть безземельником, поэтому остался здесь… — Тут в его голосе зазвучало беспокойство. — Говорит он, конечно, грубо, но вы же знаете нынешнюю молодежь — все только чешут языком и ничего не хотят делать.
— Хотел бы я поговорить с кем-нибудь из этих молодых, выяснить, что у них на уме, — проворчал Сторн, глянув вверх, на старый чердак, куда скрылся угрюмый юноша. Но Джеред лишь вздохнул.
— Его почти никогда нет дома, болтается со своими дружками. Вы же понимаете, ваи дом: эта молодежь всегда думает, что может изменить мир. А сейчас, даже не мечтайте, что мы отпустим вас домой в такую погоду. Вы ляжете на мою кровать, а мы с женой устроимся здесь, у огня. Моя младшая дочь тоже сейчас с нами, им пришло указание оставить ферму, но Бран — это муж Мари — не хочет, а у них четверо ребятишек, которым нет еще и пяти лет, а десять дней назад Мари родила еще двойню, поэтому я поселил всех у себя, что еще мне оставалось делать?
Сторн начал отказываться, но Джеред настаивал:
— И вовсе никаких беспокойств, ваи дом. Все равно в плохую погоду мы всегда спим здесь, на кухне, а сейчас жена постелет свежие простыни и даст вам лучшее одеяло.