Наследники Киприана

— Ну почему же, — спокойно, но с убежденностью в голосе возразил Игнатий. — Ему подобное я зрил на берегу белогорском, тамо, где Иртыш с Обью сбегаются. Капище там гнездилось Бабы златой. Бились Ермаковы воины, завладеть намереваясь главным златым идолищем югорцев, ан не осилили тех. Утащили они идолище на Казын-реку, и что дивно, зелен камень-то исчез вскорости, ушел в землю, как вода, растаял бесследно…

— Совсем небывальщину речешь, — нахмурившись, проговорил Дионисий, — выдумки, россказни все это людские!..

— Нет, — покачал головой Игнатий, — я на берегу белогорском сам бывал, и многие люди местны мне о событии с камнем зеленчатым рекли, то истина есть! А еще не в обиду тебе, отче, человеку, столь грамоты разной и учености постигшему, напомнить о некогда бывавшем у нас имперском после — бароне Сигизмунде фон Герберштейне. Так вот, сей барон после своих путешествий по землям русским напечатал во граде Вене «Записки о московитских делах», где упоминается и капище Бабы златой на берегу белогорском, и все дела и события, к сему прилежащие, в том числе и предивный камень зеленчатый.

Дионисий внимательно оглядел Игнатия раз и другой и, задержав взгляд на его лице, с легкой грустью произнес:

— Так оно, наверно, и должно быть в жизни нашей: молодым, удалым да разумом светлым всегда надобно поперед людей идти. Молодец, сын Игнатий! Всегда дерзай и в делах, и в ученостях разных, ибо сие средь людей всегда в жизни к месту будет…

Игнатий в благодарность за поучение низко поклонился, а Дионисий, еще раз окинув взглядом окружающую местность, уже другим, более приличествующим месту голосом произнес:

— Сюды бы, в основу сей зелени каменной, часовенку православну срубить да поставить, вот, чаю, боголепие бы чистое сотворилось!

— Боголепие русскому православному человеку всегда к месту, — непривычно серьезным голосом произнес Игнатий. — А вот дадут ли нам боголепие здесь утвердить, потом еще крепко помыслить надо бы.

— Еще препоны какие тебе видятся? — насторожилась Марфа.

— Суди сама, матушка, — с явным неудовольствием ответил Игнатий, — я не зря ноне уже напоминал о том, что край сей зеленчатый — место заветно для молебствий разных идольских людишек тутошних, но и они края сего сторонятся. Страх тут постоянно прижился, ну а уж чужим людям, вольным охотникам да разному безначальному люду лучше сюды и не соваться — прибьют на первом шаге не задумываясь…

Непривычно молчаливый в последнее время, Викентий неожиданно вступил в разговор:

— Была бы воля моя, я бы не стал сейчас о страхах да препонах разные речи опасные вести. Сколь боязненны мы все стали, маломужество нас попристигло. Таку дорогу одолели — и на попятный? Верю в бескрайнюю щедрость Господню, како и в то, что и впредь не оставит Он нас щедростью этой… Веди дале нас, друже Игнатий. Надобно, так и защитимся, и отобьемся, и утвердимся окрест, како там ни молви, а стоим-то мы на земле русской!..

Ах, как посмотрела на сына своего в этот момент Марфа! Будто ветер какой заветный, таившийся до времени средь волн не столь уж и далекого отсюда моря, повеял чудодейственной силой своей перед уже начинавшей блекнуть лицом Марфой, и вновь засветилось что-то неизбывной, проникновенной приятностью в ее глазах, и несколько крупных, алмазной чистоты, радостных слез скатились по щекам…

Некоторое время все молчали, стараясь не глядеть друг на друга, а самое главное, не сказать чего-нибудь лишнего, что хоть в малой мере могло бы нарушить это молчание, пока наконец засуетившийся не к месту Игнатий не проговорил, отводя глаза:

— Давайте-ка вам покажу еще одно здешнее местечко, тоже дивных удивлений достойное. Садитесь-ка в струг…

Устроившись в струге, они стали подниматься вверх по ручью, и примерно через полчаса перед ними открылась гладь большого округлого озера с лесистыми островками посередине.

— Правь-ка вон к тому месту, — указал Игнатий Савве, сидевшему в кормовых гребях.

Что издали, что вблизи остров с его островерхими синевато-серебристыми елями казался игрушечным, нарочно придуманным для увеселения глаз. Впечатление это усиливало и то, что вода вокруг острова была необычной для лесных озер окраски: густая прозелень смешивалась здесь с коричнево-золотистыми наплывами — полосами, возникающими из глубины каждый раз, когда ветер посылал сюда покатые волны в девственно-белопенных кружевах. Молодого леса на острове было мало, все более замшелые матерые деревья, особенно вокруг поляны с каменистыми россыпями, мерцающими под солнцем зеленоватыми призрачными отблесками. Поляна образовывала как бы своеобразный подступ к вздымающемуся уступами холму, в центре которого виднелась площадка, плотно окруженная все теми же удивительными на вид зеленовато-сизыми камнями.

— Вот вам и лес рядом, и место для обители, лучше коего, пожалуй, в краях здешних и не сыскать, — утвердительно проговорил Игнатий, широко разводя руки.