Наследники Лаврентия Берия. Путин и его команда

— И, возможно, даже более мощное! Причем скорее, чем некоторые думают. Как только мировые цены на нефть упадут, эта бюрократия примется выжимать регионы до последнего, и в какой-то момент они просто перестанут ей подчиняться. Но в отличие от распада СССР это будет уже не национальное, а экономическое размежевание. Север, Урал, Сибирь и Дальний Восток — регионы, где добывается все сырье, за счет которого эта система и существует, — они попытаются приобрести хотя бы какую-то независимость. Не в том смысле, что они сразу захотят государственности с какими-то строгими границами. Они просто постараются отстроить свое собственное самоуправление, найти свое место на мировом рынке.

Дальнего Востока это касается особенно. Ведь у них там рядом Япония, Корея, богатейшие тихоокеанские рынки. А их пока просто обирают до нитки, хотя за счет одного лишь транзита они могли бы жить не хуже Гонконга. Я уже как-то приводил такой гипотетический пример — однажды вечером местный губернатор будет сидеть с местным командующим военным округом, попивая коньячок. И заведется разговор: «Иван Иваныч, вам Москва что-нибудь дает? — Да что вы, наоборот, все отнимает, да еще налоги все увеличивает. А вам? — Даже сапогов не шлют. — Так какого. они нам нужны, давайте я буду правительством, а вы — командующим армией!» Что сделает Москва? Пошлет войска? Да у них солярки не хватит!

Нынешняя власть просто не понимает, что ее затея с этой директивной «вертикалью» только усиливает сепаратистские настроения. Умный правитель в российских условиях вел бы дело к реальной федерации, развивал бы партнерские, а не командные отношения с регионами. Это то, чего в России еще никто не делал, — поэтому здесь постоянная, неизвестная в других странах боязнь «распада». Но распадается только мертвое.

— Сегодня в России, в отличие от других стран, попросту запрещено создание партий по региональному признаку. К примеру, мои знакомые из Калининграда, люди вполне лояльные, попытавшись зарегистрировать Балтийскую республиканскую партию, получили из Москвы не только резкий отказ, но и угрозы.

— «Запретить» это движение невозможно, как течение реки, — оно прорвется другими путями. Только уже более болезненно, что-то затопит. Если не хотите разговаривать цивилизованно — получите там Ольстер или Страну басков. Это объективный закон. Да и местные князьки — если они не будут шевелиться, а уповать на доброго дядю из центра — их этот поток просто сметет. Не хотелось бы гадать, как именно пойдет эта дезинтеграция — но она уже на пороге. Кстати, это вовсе не означает, что российское пространство разгородится навсегда, — через несколько поколений эти фрагменты вполне могут воссоединиться, но уже на другой основе, более здоровой и естественной, без этого централистского катка. Культурная близость несомненно сыграет свою роль. Как, например, сегодняшний англоязычный мир — Англия, США, Канада, Австралия — живет в тесном контакте и общении, а ведь они прошли через яростные войны за независимость.

— Беда, видимо, в том, что в нынешней России совершенно не развито «новгородское» сознание — воля к организации своего, автономного и самоуправляемого пространства.

Где все проблемы решает местное гражданское общество, а не делегирует их в какой-то разрешающий «центр». Хотя именно так и существовал в свое время Великий Новгород.

— Да, этот пример очень показателен. Именно поэтому я, кстати, спорю с теми, кто видит причины российских бед в неких природных особенностях русского характера. Новгород как исконно русский город был при этом вполне самостоятельным и современным, свободно общался со всем миром. Причина всех бед не в русском, а в каком-то ненасытно-имперском сознании, начавшемся с московских царей. Потому и неслучаен регулярный распад их царства, начиная с эпохи сразу после Ивана Грозного. Они никогда не понимали, что для нормальной жизни нужны партнеры, а не рабы.

Вот и в XX веке эта империя дважды распадалась. Разве это не убедительная тенденция? Но если в начале века Ленин с Троцким скрепили ее штыками и идеологией, и этот гальванизированный труп существовал еще 73 года, то в конце века всем стало окончательно ясно, что далекая самовлюбленная Москва не способна решить ничьих насущных проблем. Современная Россия — это колосс на глиняных ногах.

— Хотел спросить вас, не думаете ли вы возвращаться, но, кажется, этот вопрос излишен.

— Я люблю конкретное дело — но там его сейчас для меня нет. Да и визу мне не дают с 1996 года. Видимо, я там не ко двору со своими идеями. Кстати, и в 91-м мне дали визу только после того, как Мэгги Тэтчер стукнула кулаком по столу посла. Меня сейчас больше интересуют европейские проблемы.

— В России сейчас многих беспокоит ненасытное расширение Евросоюза. Насколько можно судить по вашим статьям и выступлениям, вы также не приветствуете этот процесс?

— Я выступаю не против «расширения», но против Евросоюза как такового! Он изначально представлял собой некий конвергенционный сговор между советскими коммунистами и европейскими социал-демократами.