Наследники минного поля

— Они последний раз перед Троицей приобщались — довольно тебе? Это для них — редкий праздник, и пускай пока будет редким. Предоставь мне, я знаю, когда и как. Есть обычные службы, когда не так следят. И в летние каникулы — безопаснее всего. Но, я тебе скажу, их пока больше привлекает необычная атмосфера. И общий с бабушкой секрет. Это у них ещё не очень серьёзно.

Так. Значит, Катька с Пашкой хорошо умеют держать секреты. В том числе и от родного отца. И молодцы, и правильно, и так ему и надо.

— Но если это так и не станет серьёзным?

— У тебя же, как я вижу — стало. Дай детям время. Ох, я знаю этих новообращённых: всех бы палкой в рай загнали! Смотри, Алёша, оттолкнёшь детей от веры — грех тебе будет. Ты будешь думать, что тянешь, а сам оттолкнёшь. Время такое, на всех давят, и на детей тоже. Ты начала шестидесятых не помнишь в этом смысле, ты тогда всё денежной реформой возмущался. А что над детьми в школах вытворяли, если узнавали, что верующие! Да и сейчас по головке не погладят. Это надо очень твёрдую веру иметь, чтобы выстоять. Ты их с этим не торопи, Господь Сам знает, кому когда время. Ты собой лучше займись. В Успенском соборе есть хороший батюшка.

Отец Владимир был действительно хороший батюшка. Но и натерпелся же Алёша, пока до него добрался! Он был в детстве научен, как войти, как перекреститься, как свечку поставить. Но и то на него зашипели сразу две бабки:

— Нечего тут прогуливаться! Вошел — так стой.

Ладно, он стал, где был. Тогда на него зашипела третья:

— Уйдите с прохода!

И сразу на девушка какую-то напустилась:

— В церковь без платка не приходят!

Ну и ну… Его мама, сколько он помнил, никогда в храм в платке не приходила. А всегда в шляпке. Правда, с тех пор сколько лет прошло, может, правила изменились, а он и не знает?

Отец Владимир, потом, уже сойдясь покороче с Алёшей, смеялся:

— Знаю я, знаю! Сам иногда терплю! Есть такие, что и меня поучать пробуют! Иногда и строгость применять приходится, а то вместо батюшки в алтарь полезут. Но ты сам подумай, что им в этом храме пережить пришлось, они ведь старенькие, всякие времена помнят. Вот придёт куча молодых парней — и давай во время службы свистеть да мяукать. Это у них комсомольское мероприятие. Ещё и драку затеют. А священник не может остановить литургию. Да и из храма никого не имеет права выгнать. И как выгонишь, к тому же: они же «изыдите оглашенные» на свой счёт не принимают, и правильно делают. Потому что им и до оглашенных далеко. И тут женщины — как отряд обороны, не всегда же они старухами были. Ну, привыкли шипеть, на молодых особенно.

— А мужчины что же? Что, некому было вывести хулиганов под белы руки?

— А тех мужчин, что выводили, в большинстве пересажали, когда ты ещё младенцем был. Или до того. Ты думаешь, почему в храме сейчас женщин больше? Что, мужчины к вере неспособны? А потому, что способны-то способны, но мужчине издевательство труднее стерпеть, чем женщине. И, кстати, если ты с чем-нибудь таким в будущем столкнёшься, помни: я тебя не благословляю вмешиваться. Твоё пока дело — собой заняться, — заключил он, точь-в точь, как мать.

— Перечти вот притчу про соломинку и бревно.

Эти благие советы, как часто бывает с новичками, достигли цели лишь на малую часть.

Ловить тарантулов — увлекательнейшее дело. Только воск нужен липкий, самое лучшее — нажёванный из сотового мёда. А кроме воска — ничего не нужно, только нитка крепкая. И тарантул — страшнющий и волосатый — сам вцепится в восковой шарик намертво, а тогда уж его вытаскивай. Никуда не денется. Конечно, в городском садике они не водятся. Это надо за город ехать, за Лузановку. Там есть местечки — закачаешься.

И Пашку взяли с собой в экспедицию! Сам Федька сказал:

— Пашка пацан что надо.

И взяли, и они поехали! Так далеко Пашка ещё не забирался никогда, но с Федькой он был готов — на край света! Этот край света был не похож на всё, что Пашка знал до того. И пахло не так. Запах горячей степи Пашке был незнаком, но ударил в голову сразу.

— Смотри, Пашка, это чебрец.

Лёдик сорвал пахучий маленький кусточек.

— Сунь за пазуху — это травка везучая. Она и высохнет — ничего ей не будет, хоть сто лет держи.

Пашка с удовольствием сунул тёплые стебельки под рубашку, теперь у него и пузо, и рубашка пахли чебрецом. Он его маме отвезёт.

— Э-эй! — звонко разнёсся Федькин голос, — гля, что тут е-есть!

Пашка был самый маленький в компании и добежать не успел.

Профессор Быченко Свету выгнал из операционной, и вообще из корпуса. И без неё найдётся, кому быть на подхвате.

Когда взорвался снаряд, Пашка был дальше всех. Его только взрывной волной контузило и кинуло на какой-то колючий куст. Теперь профессор Быченко из Пашки обломки этого куста вынимал. Глаз будет в порядке, Быченко сказал. Там только бровь зашить и веко, а глаз цел. И вообще всё обойдётся, будет без последствий. Он постарается, чтоб и шрамов не осталось на лице.

А Федьки не было уже, ничего не осталось от Федьки. А Лёдик будет ходить, может быть даже без палки. Ну, руку начисто оторвало — не пришить.