Наследники минного поля

— А то, что ко мне пришёл гебушник прямо в кабинет. Спрашивал насчёт тебя. Мол, правда ли ты верующий и случалось ли мне присутствовать при нелегальных сборищах, и откуда ты получаешь заграничную литературу, и известны ли мне факты распространения. Я, конечно, — в несознанку, тогда он попросил меня повспоминать и обещал ещё зайти. И мне телефончик оставил на случай, если вспомню. Был очень любезен. Ты понимаешь, чем это пахнет?

— Боюсь, что да.

Только Алёша стал Мише излагать события последних двух дней — явился Петрик, красный, потный и сопящий. Петрика с утра вызвали в контору, а там сидел гебешник, и расспрашивал у Петрика, что за сборища проводятся на его даче да на какие средства дача куплена. Петрик про сборища не понял, тогда ему намекнули: Петров, например, с компанией. Они же, кажется, старые знакомые? Петрик объяснил, что да, друзья детства, собираются иногда с жёнами и детьми. Тогда его опять спросили про дачу. И про машину. И правда ли, что он собирает антиквариат. Вот такой, братцы, гембель. С чего шорох, кто знает?

Алёша набрал воздуху и начал сначала. Объяснил, с чего шорох.

Миша возмущался: такой дурацкой выходки от Алёши он не ждал. Ну, не мог подписать, ну, принципы печень пережали — фиг с тобой. Но отказываться-то зачем? Уже видишь, куда собрание клонят — так заимей же срочный понос и выметайся из зала. Делай себе желудочные колики, острое отравление, что хочешь — но зачем же вот так упадать в отказ?

— Ты думаешь, чехи тебе хоть спасибо скажут? Или ты им поможешь? Ты б ещё на площадь попёрся, как те идиоты!

Петрик тоже отнёсся к делу без сочувствия. Хотя поначалу и старался тщательно подбирать слова.

— Старик, я понимаю твои чувства. Но если ты думаешь, что прав — так скажу тебе, что нет. Толку от твоей правоты, смотри, никакой, а неприятностей — целый вагон. Теперь, сам видишь: Миша на крючке, я на крючке — ради чего? Ах, ради спасения Алёшиной чести! Все в «гэ», а я в белом — так получается? А о Светке ты подумал?

Последний аргумент был ниже пояса, и Алёша взъярился. Он не в том был настроении, чтоб выслушивать сейчас нотации. Резко отпихнул кресло и встал.

— Вот что, хватит с меня этого нытья. Я отказался подписать мерзость — да. Сожалею, что вас из-за этого побеспокоили. И не обижусь, если вы расскажете КГБ всё, что сочтёте нужным.

Петрика аж качнуло, глаза его сузились. Он врезал Алёше прямым ударом в челюсть и, прежде чем Алёша успел встать, хлопнул дверью.

Свету тем временем очень приветливо принимал человек в сером костюме с серым же галстуком, представившийся Николаем Ивановичем. Даже кофейку приказал подать. Начал издалека: мол, очень приятно познакомиться, он много слышал о профессоре Быченко и его знаменитой помощнице с золотыми руками. Просто удивительно, что такая очаровательная, современная, образованная женщина, хоть сама, разумеется, безо всяких религиозных предрассудков, тем не менее позволяет детям ходить в церковь. Неужели у неё в семье нет своего голоса? А чему дети там хорошему могут научиться? Это ж начинается с ладана там всякого, а кончается прямым хранением и распространением антисоветской литературы. Нет, мы, конечно, вот такие книжечки не квалифицируем как прямую антисоветчину…

Тут он выложил на стол Новый Завет в знакомой коричневой обложке.

Но начинается всегда с этого, а потом по тем же каналам течёт в нашу страну река грязной буржуазной пропаганды уже совсем, совсем иного свойства. И очень жаль, что её замечательно талантливого мужа эти круги, именующие себя православными, втягивают в такие дела. Все эти так называемые фотографы и художники. А сказать по-настоящему — легкомысленная богема, которая и сама морально разлагается, и приличных людей подбивает на совсем, совсем некрасивые вещи. Например, использовать служебные командировки, мягко говоря, в нехороших целях.

Свете все эти обиняки надоели.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, Светлана Андреевна, вы же эту компанию видели — что ж там иметь в виду, если не это самое? Да вы ведь и сами знаете… Православные-православные, а рушить хорошую советскую семью не стесняются, это им их заповеди разрешают, надо полагать.

— Знаете, я вас совсем не понимаю.

— Ну, если вы так упорствуете… Поверьте, я не хотел до этого доводить, но есть доказательства.

— Какие доказательства? Чего?

Николай Иванович с соболезнующим видом выложил ей веерочком фотографии. Чтоб она поняла: какие и чего.

Там был Алёша, её Алёшка, с этой москвичкой Инной — в таких ракурсах… Стало быть, за ним следят уже давно. Стало быть, мама была права: он, Алёша…

И, стало быть, эта милашка — скорее всего осведомительница и есть. Не могли же это фотографировать без её ведома? Сидит сейчас, пирует там, на шестой станции…

Света ударилась в слёзы. Просто никак она не могла успокоиться и из-за слёз ничего не соображала и ни о чём не могла говорить. Ей принесли валерьянки: не подействовала валерьянка. И холодная водичка тоже. Она и пить-то почти не могла: так стучали зубы о стакан.