Наследники минного поля

Игрой в "пожара", к тому же строго запрещаемой в школе, много не заработаешь: так, копейки. Но Петрик подкопил этих копеек и купил у какого-то древнего деда на базаре сокровище, цены которому дед явно не понимал. Это был гранёный стаканчик, с очень толстыми стенками и совсем уж толстым, прямо в полтора пальца, дном. Поболтавшись по базарам, Петрик нашел тётку, у которой можно было покупать семечки хоть килограммами. Купил полный мешочек, а дальше нужна была только грелка, кошелка и газеты.

— Семачки каленые горря-чие! — выводил он чистым дискантом, и у него покупали. На стаканы. А стаканчик был с секретом, но если правильно держать, то не видно, какое дно.

Только надо было менять места: Петрику вовсе не улыбалось, чтоб его за этим занятием застукали учителя или знакомые. Стаканчик приносил доход небольшой, но постоянный. Можно было иногда покупать колбасу и твёрдые пряники. Он и не думал жрать их сам, но дома обязательно станут приставать: откуда да как. Так что лучше всего пировать было у Светы, в их с Андрейкой комнате. Тетя Клара, во-первых, не имела манеры приставать, а во-вторых, часто уходила по вечерам и по ночам.

Она работала теперь в порту диспетчером, и ещё счастлива была, что взяли. Почему-то оказалось, что фронтовикам, да ещё с инвалидностью, никто не спешит предоставить работу. И вообще их нигде не встречают с оркестрами. А командуют вполне благополучные мужчины с тыловыми мордами. Она бы и на пенсию перебилась, кланяться бы не стала, но двоих детей на ту пенсию не поднимешь. А за ночные смены всё-таки больше платили.

Света первая догадалась о Петриковой коммерции и прямо спросила, оставшись наедине:

— Воруешь или комбинируешь?

Петрик чистосердечно сказал, что комбинирует: ему понравилось такое богатое слово. И больше Света ни о чём не спрашивала. Как таким пацанам хочется жрать — она по Андрейке видела. Света кипятила чай, и они ели пряники всей компанией, каждому по полтора, и жевали серую ливерную колбасу, а Миша по-кошачьи жмурился:

— Во живем! Почти как в катакомбах!

Да, в катакомбах, с деньгами дяди Паши, пожалуй, было сытней. Света золотые монеты пустить в ход не успела, и жалела об этом: как их теперь сбыть? Ещё спасибо, что хоть успела их унести из катакомб вместе с парабеллумом. После того, как тетя Муся сдала НКВД их входы — забетонировали те места моментально. Грустно теперь и проходить мимо их квартиры на Комсомольской (теперь она опять была Комсомольская). Окошки светятся, и кто-то там уже живет, а наш "привидений" так и скучает один в темноте, замурованный навеки.

Они бегали в кино по вечерам, упивались трофейными фильмами. Проскакивать без билетов каждый умел, но виртуознее всех Петрик. Трюки его были разнообразны. Например, он подлавливал у входа в кино кого угодно в солдатской форме.

— Дяденька, проведите нас с сестричкой. Билетов не надо, я вас научу.

Заинтересованный дяденька выслушивал инструкции Петрика и, как правило, хохотал, хлопая себя по бокам:

— Ах же стервец, хитрый какой!

Дальше разыгрывалась сцена, как по нотам. Избранник Петрика проходил через контроль, а из толпы звенел взволнованный детский голос:

— Папа! Глянь же, это наш папа!

Избранник оглядывался, делал, в соответствии с инструкцией, большие глаза, и орал:

— Сынок!

Толпа расступалась, и Петрик с Маней пролетали мимо контролерши и висли у солдата на шее. Толпа умилялась вместе с контролершей: отец приехал с фронта и нашёл детей! Женщины промокали глаза, гладили их по головкам. И места им уступали сидячие, рядом с солдатом. Усомниться, с чего бы это отец, приехав, не завернул домой, а сразу пошел в кино, никому в голову не приходило. Так было приятно понаслаждаться трогательной встречей.

А Маня пела все песни изо всех кинофильмов, и поразительное свойство было в ее манере: любой мужчина от двенадцати лет и выше чувствовал себя от её доверчивого светлого голоска по меньшей мере Ринго Кидом. Она училась в музыкальной школе, блистала в самодеятельности, и Петрик остро завидовал ей. Все равно от её пения никакого проку: так, одно удовольствие. А будь у него такой слух, он бы во сколько заработал в каждой пивной! Голос-то у него хороший, громкий. Но он безнадежно фальшивил, и Маня, смеясь, затыкала уши, когда он пел.

Победу объявил Левитан по радио. Он и всегда читал вкусно и торжественно, но на этот раз превзошёл себя. Казалось, всё изменится теперь, всё будет прекрасно и ново. Обнимались на улицах, целовались, как на Пасху, а у тёти Клары опять была вечеринка. Мальчики обломали всю сирень, что нашли по окрестностям. Бело-лиловые пышные горы громоздились изо всех бутылок и банок в двух комнатах тёти Клары. А гулянье уже перехлестнуло во двор, и женщины вытащили столы, накрывали на них, у кого что было. Потому что теперь уже всё будет хорошо, и кончился ужас перед похоронками, и кто дожил — так вернутся… Так за них!

А наутро голосила рыженькая тетя Лиза из шестой квартиры:

— Коленька, Коленька, мальчик мой золотой!