Наследники по прямой. Книга первая.

– Ну конечно же, нет, - улыбнулся Гурьев. - Вы хотите узнать, буду ли я следовать в русле школьной программы по литературе? В пределах разумного. Детям должно быть со мной интересно - это главное. А прочтут они ту или другую книжку, две или три - это неважно. Вот совершенно. Так что - всё в порядке? - невинно осведомился он.

– Не знаю, - вздохнула Завадская. - Ей-богу, не знаю. Не могу никак определить.

– Ну, у вас ещё будет время подумать, - обнадёжил её Гурьев.

– Спасибо, - язвительно отпаривала заведующая. Почему-то ей было удивительно легко с этим молодым человеком, которого она, в общем, должна была, по всем статьям, опасаться. Он и был опасен - это чувствовалось. Но как-то… куда-то в другую сторону. Не ей, не школе - кому-то совсем другому была адресована эта его опасность. И она спросила - не умея, да и не желая скрыть любопытства: - Как у вас это так ловко выходит?! Вы психологией занимались?

– Вы не поверите, - Гурьев лучезарно улыбнулся, - но я даже понятия не имею, что это такое.

– А если серьёзно?

– Серьёзно? - Он перестал улыбаться и заговорщически приблизил губы к уху Завадской: - Если серьёзно, я просто пытаюсь не врать. Особенно - детям.

– И… получается?

– Получается. А дальше будет получаться ещё лучше.

Он хотел добавить кое-что ещё, но не успел. Дверь распахнулась, и в учительскую торжественно внёс себя немолодой уже, давно лысеющий невысокий человек в "сталинке" и галифе, заправленных в сапоги. Усы на его широком и рыхлом бабьем лице смотрелись крайне нелепо, но их хозяин, судя по всему, необыкновенно гордился заботливо выращенным под носом куском серой пакли. Гурьеву не составило труда догадаться: это и есть Трофим Лукич Маслаков собственной персоной. Физкультпривет, усмехнулся про себя Гурьев, поглядим, что ты за резиноизделие.

Маслаков подошёл к нему, протянул руку и покосившись на Завадскую, напыщенно произнёс:

– Здравствуй, товарищ Гурьев! Поздравляем тебе со влитием у наш коллехтив!

– С-спа-асибо, Т-трофим Лукич, - задушенно пискнул Гурьев и, потупившись, начал старательно ковырять пальцем стол. - Я п-постараю-юсь оп-п-правдать…

– Да ты не смущайся, товарищ Гурьев, - толстым и довольным голосом сказал Маслаков. - Окажем тебе поддержку, как у коллехтиве полагается, люди у нас политически грамотные, здоровые люди в основном, - при этом он опять покосился на Завадскую. - Ты комсомолец, или член партии, может?

– Н-не-ет, - ещё тоньше пропищал-проблеял Гурьев, - я не член… И не комсомолец… М-мне уже д-двацать девять, Т-трофим Лукич…

– А-а, - закивал Маслаков, - ясно, ясно. Ну, если зарекомендуешься в обчественной работе, как оно полагается, то и если заслужишь у партию, то и примем, конечно. Нам нужны молодежь, кадры, та-скать…

Глаза Гурьева наполнились слезами от умиления. Он суетливо затоптался и в полном замешательстве начал мять свой шёлковый английский галстук:

– Я… Т-трофим Лу-лук-кич… Я… Н-не мог мечтать… Такая честь…

– Ну-ну, - Маслаков хотел похлопать Гурьева по плечу, но дотянулся только до локтя. - Выше голову, товарищ Гурьев! Работай. У меня бюро горкома, обстановка за рубежом осложнилась, - значительно добавил Маслаков и, деловито помусолив взглядом расписание уроков, удалился.

Гурьев посмотрел ему вслед, вздохнул, сел и, как ни в чём ни бывало, углубился в свои записи, словно забыв о Завадской. Та с суеверным ужасом смотрела на него, взявшись рукой за горло. Потом спросила тихо:

– Что… Что с Вами, Яков Кириллович?!

– Ничего, - Гурьев глянул на заведующую и мило улыбнулся. Учительская была пуста, шли ещё уроки. - Приступ подобострастия. Обыкновенное дело.А разве больше ни с кем тут такого не случается?

Завадская сделала попытку выйти, но Гурьев стремительно преградил ей путь:

– Вы что-то определённо хотели сказать, дражайшая Анна Ивановна.

– Нет. Отойдите. Вы с ума сошли!

– Да нисколько. Вас возмутило, покоробило, оскорбило до невозможности то, что я только что проделал. А?

– Что всё это значит?!

– Вы не ответили на мой вопрос, - в голосе Гурьева тихо, но отчётливо - и опасно - на этот раз в самом деле опасно - лязгнул оружейный металл.

– Вы действительно хотите услышать?!

– Разумеется.

– Вы… Вы были… отвратительны, - содрогнувшись, прошептала Завадская.

– Неужели? - просиял Гурьев. - Анна Ивановна, Вы - взрослый человек. И всякое видели в жизни. Ложь, подлость, предательство. И, тем не менее, вам сделалось не по себе. А теперь на один лишь миг представьте себе, каково приходится детям. Ведь они постоянно и подолгу наблюдают, как вы все по очереди и скопом подскакиваете перед этим несообразным филистером и ничтожеством, который и на родном-то языке не в состоянии двух слов грамотно связать. Ну, добро, был бы он и в самом деле эдакий доподлинный и кровожадный злодей. А то ведь - смешно. Клопишка какой-то, право слово. Да Шульгину только цыкнуть на него - и всё.Скажете, нет?

Завадская покачала головой и стремительно вышла.