– Ты почему не женат? - продолжая улыбаться, быстро спросил Гурьев.
Шульгин помялся немного и вздохнул. И махнул рукой:
– А! Сначала было не до того. А потом стало не до этого.
– Ясно, - кивнул Гурьев и, улыбнувшись совсем уже безгранично, хлопнул Шульгина по плечу.
– Дорогая вещь, - опять покосился на коньяк Шульгин. - Ну, поехали.
Они чокнулись и выпили.
– Я не стеснён в средствах, не волнуйся, - Гурьев отправил в рот "гвардейский пыж" - два ломтика сыра, а между ними - кружок лимона без шкурки, и Шульгин, крякнув, ловко собезьянничал.
– А где машинка? - завертел головой Шульгин. - Ну, которая деньги печатает, - И видя - Гурьев не собирается отвечать, сменил тему: - А что это за закуска такая хитрая?
– Имени покойного императора Николая Второго, Денис.
– Ага, - немного удивился Шульгин. - Ну, между первой и второй… За что пьём?
– Со свиданьицем, - Гурьев тихонько звякнул своей рюмкой о рюмку Шульгина и медленно выпил.
Денис, напротив, залпом опрокинул в себя напиток и полез пальцами за очередным "пыжом":
– А ничего, крепкий! Посуда уж вот только мелковата.
– Тепло? - поинтересовался Гурьев.
– После пятой поглядим, - уклонился от прямого ответа Шульгин, набивая рот закуской. - Ты надолго к нам?
– Увидим, - Гурьев быстро изготовил новую порцию закуски и отправил это себе в рот. - Полагаю, да.
– Это хорошо.
– Чему ты так рад, боцман? Думаешь, тебе со мной легко будет?
– А я и не хочу, чтобы легко. Я хочу, чтоб весело было. А с тобой, Кириллыч, видно: уж чего-чего, а вот соскучиться - ну, никак не получится.
– Наблюдательный, - Гурьев облокотился на стол. - Стихами разговариваешь. Но уж очень быстрый ты, Денис. Это мне не подходит.
– Есть самый малый вперёд, - наклонил голову Шульгин. - А чего ждём?
– Мы не ждём, Денис. Мы работаем и готовимся.
– Не понял.
– Это потому, что торопишься. Ты не торопись. Ты наблюдай и думай.
– А Маслаков?
Ага, мы вернулись к нашим баранам, подумал Гурьев. Он снова налил коньяк Денису и себе:
– Маслаков, Маслаков. Что это ты так на него бросаешься?
– Да уж больно здоровый он гад, Кириллыч. И скользкий, не ухватишь!
– Денис.
– Что - "Денис"!? Тебе… Знаешь, что он тут вытворяет? Врагов народа разоблачает! Без роздыху… Су… Бл… Твою… Ну, в общем, - Шульгин яростно почесался. - Я бы эту падлу своими руками, - он поднёс ладони к лицу и посмотрел на них со злостью. - Только коротки у меня руки-то. Я понимаю, что ты от мамкиной титьки сам давно оторвался, просто предупреждаю. На всякий случай.
– Чувствуется, серьёзно он тебя допёк.
– Да всех он загребал, всех!
– Ясно, ясно, - Гурьев усмехнулся. - Ты писать умеешь?
– Чего?!
– Грамоту знаешь, спрашиваю?!
– Ну?!
– Ну и написал бы, куда следует. Клин клином, как говорится.
Рука Шульгина замерла на полдороги к рюмке. Он уставился на Гурьева:
– Ты чё, Кириллыч? Грёбнулся, что ли? Ты за кого меня держишь-то?
– Ты волну не поднимай, боцман, ты лучше пей.
– Не-е-ет, ты погоди, погоди!
– Да нечего мне годить, Денис, -Гурьева улыбнулся и прищурился. - Как хныкать, так вы тут как тут, пожалуйста. А как сделать что-нибудь, так в кусты? Потому всякие подонки уселись вам на шею и ножки свесили.
Шульгин крякнул и опустил голову. Гурьев молчал, наблюдая. Наконец Денис поднял лицо и хмуро посмотрел ему в глаза:
– Нехорошо говоришь, Кириллыч. Неправильно. Доброе дело надо чистыми руками делать!
– А если чистыми не получается?
– Вешайся, - убеждённо сказал Шульгин, схватил рюмку в кулак и одним махом влил в себя её содержимое. Громко поставив рюмку на стол, снова глянул на Гурьева: - А проверять меня вот так не надо, Кириллыч. Я те не мальчонка с грязным пузом. Проверяльщик ещё туда же… сопляк! Извини, конечно.
– Крут ты, Денис Андреич, - Гурьев усмехнулся и поднял свою рюмку, - но я не в обиде. Давай ещё разок вздрогнем. За добрые дела чистыми руками.
– Годится, - оттаивая, буркнул Шульгин.
Они выпили. Гурьев почувствовал, что Шульгин не опьянел, а как-то отмяк чуть-чуть. Гурьев знал об этом чувстве - когда мир вдруг кажется добрее, вовсе не будучи таковым, умел его видеть, хотя сам не испытывал: на него спиртное не действовало вообще никак - в принципе. Мог пить его, как воду, и, по необходимости, изображать - натурально, как всё изображал, бутафоря - любую степень опьянения. Он разлил по рюмкам остатки коньяка:
– Давай, боцман, кое-что проясним. Во-первых, ты меня по всем статьям устраиваешь, кроме одной: терпения у тебя - ни на грош, поэтому не обессудь - буду тебя воспитывать. Во-вторых, мне не до Маслакова. Пока.
– Он и твой теперь, не думай.
– Пускай, - легко согласился Гурьев. - Но это совершенно не значит, что я буду с ним воевать. Я хочу, чтобы вы с ним сами воевали. А моё дело - оперативное и стратегическое прикрытие. И я очень хочу, чтобы ты одну важную вещь себе уяснил, Денис: я могу справиться с Маслаковым. Но я не буду этого делать. Это должны будете сделать вы. Сами. Ну, а если он мне начнёт мешать работать - разберёмся, боцман, не дрейфь.