– Отож, - Кошёлкин кивнул утвердительно. - Послушай-ка, сынок. А можно, я тебя спрошу кое-что?
– Конечно, дядь Лёш.
– А ведь тебе этот Ферзь - на один зуб. Скажешь, нет?
– Знаешь, дядь Лёш, - задумчиво проговорил Гурьев. - Я тебе так вот попробую объяснить. У строителей пирамид была такая интересная привычка - ловушки для будущих гробокопателей оставлять. Ну, например: поставят тумбочку посередине хода, а на тумбочке - золотая фигурка с полпудика весом. Стоит он, весь из себя такой, прямо в руки так и просится, - бери, не хочу. Ты его хвать - а он, оказывается, на педальке хитрой стоял. Отпустил воришка педальку - и поехали из стен жернова, да и осталось от нашего воришки одно мокрое место. Вот этот Ферзь, сдаётся мне, и есть такая фигурка. Даже имечко - вполне.
– Ишь, чего навыдумывали, поганцы, - усмехнулся Кошёлкин. - И на кого же такой капкан поставлен? Не на тебя ли?
– Не именно на меня. Но стоит - и часа своего дожидается. Так, вообще.
– И как же народ умудрялся пирамиды-то обчищать? Ведь умудрялся? А?
– Так ведь голь - она на выдумки хитра, дядь Лёш. Есть несколько трюков. Например, придержать площадку-педальку рукой. Или - золотую фигурку убрать, свинцовую - поставить. Раз - раз.
– Так это ж заранее надо знать - и куда ставить, и свинца сколько взвесить. Нет?
– Да, - согласился Гурьев и улыбнулся. - А ты мне на что, дядь Лёш?
– Ишь, какой. Понятно.
– Это хорошо, что понятно.
– Понятно, понятно. Ну, видимо, придётся вспомнить мне молодые годы. Посиди, - бросил он Гурьеву и вышел.
Снова появился Кошёлкин через несколько минут - собранный, одетый в габардиновый костюм, в мягких парусиновых туфлях, косоворотке. Сев за стол, спросил:
– Оружие-то есть у тебя, Яков Кириллыч?
– А у тебя, дядь Лёш?
Кошёлкин достал "Браунинг N2", подтолкнул Гурьеву. Гурьев улыбнулся едва заметно, под удивлённо взлетевшими бровями Кошёлкина разобрал пистолет, посмотрел в ствол через казённик, собрал, вставил обойму и толкнул "Браунинг" обратно Кошёлкину:
– Если бы ты знал, дядь Лёш, как я рад, что ты есть. А не страшно ствол в доме держать, по нынешним-то временам?
– Я своё отбоялся, - пригладил седины Кошёлкин. - Бери, если надо. Я обойдусь.
– Нет. Это я обойдусь. Довольно легко обойдусь, дядь Лёш. Не сомневайся.
– Ты героя-то из себя не строй, - сыщик насупился. - Ферзь - это тебе не босота какая, это серьёзно.
– А ты сам-то, дядь Лёш, - среагировать успеешь?
Кошёлкин опять его обрадовал, - да так, что Гурьев не счёл нужным сдержать улыбки, глядя в чёрный бездонный зрачок ствола: скорость, с которой сыщик управился с пистолетом, сделала бы честь любому из оперативников угрозыска раза в три помоложе Кошёлкина. Гурьев отвёл ладонью ствол оружия:
– Ух, дядь Лёш. Здорово.
– Так-то, - торжествующе проворчал Кошёлкин, пряча "Браунинг". - А ты думал, я всё пропил уже? Может, возьмёшь всё-таки? Молодой ты, жить тебе ещё да жить, а Ферзь - это тебе не шпана подзаборная.
– Ну, ладно, ладно, дядь Лёш, - примирительно сказал Гурьев. - Раз уж ты так настаиваешь.
Кошёлкин не выдержал - отпрянул, и отвёл взгляд от ствола, что уставился ему в лицо из руки Гурьева. И по тому, как поплыли у сыщика глаза, как задёргались мелко-мелко нижние веки, понял Гурьев, что скорость его старик совершенно правильно оценил. Не знанием - чутьём. Гурьев кивнул, подтверждая. И протянул оружие Кошёлкину, - теперь рукояткой вперёд:
– Извини, дядь Лёш.
Кошёлкин взял пистолет осторожно, словно это была граната с выдернутой чекой. Осмотрел внимательно, со всех сторон, пожевал губами задумчиво. Очень задумчиво. Очень.
Возвращая Гурьеву оружие, сыщик вздохнул:
– Значит, всё ж таки правильно я угадал. Не должно тебя быть. А уж ствола такого - так и вовсе.
– Ты, в общем, правильно угадал, дядь Лёш, - кивнул Гурьев, убирая пистолет в кобуру скрытого ношения за поясом. - Ну, почти правильно.
– Где ж это такие чудеса творят?
– У нас, дядь Лёш. В России.
– Вот так, значит.
– Вот так, - не стал отпираться Гурьев. - А что значков да буковок на нём нет, - так просто не время ещё. А придёт время - поставим и буковки. Я тебе его не сватаю, потому как на освоение и пристрелку время требуется, а его у нас нет.
– Грамотный, - усмехнулся одобрительно Кошёлкин. - Молодец. И что дальше?
– Дальше? - Гурьев сделал вид, что задумался. - Дальше вот что. Знаешь, мы как сделаем? Я буду с нашими прекрасными дамами, как обычно, а ты, как завечереет, прямиком тоже к Нине Петровне. Почаёвничаете, поговорите за жизнь.
– Сводник, на мою голову, - пробурчал Кошёлкин, но только для порядка, потому что предложение Гурьева явно пришлось ему по сердцу, - если не сказать больше. - Не журись, хлопец. Я покамест ещё ничего не забыл.
– Не сомневаюсь. А сейчас какие планы?
– Сейчас я с парой-тройкой своих старых приятелей покалякаю. До вечера время есть. В семь буду у Нины… Петровны. Сегодня тебе всех сведений не обещаю, пару, тройку дней мне надо. Соберу тебе, как в прежние времена говорили, досье. Годится?
– Годится, дядь Лёш. Даже очень.
– Ну, с Богом. Ты в Бога-то веришь, или как?
– Или как, дядь Лёш.
И Гурьев широко, радостно улыбнулся.