Наследники по прямой.Трилогия (СИ)

– Ну, ничего особенно нового в нём нет, – засмущался Ладягин. – Обыкновенная трубка Рентгена, только на основе радиоактивно заряженного изотопа серебра. А то, что не терпится – совершенно верно вы заметили. Вот только меня весьма заинтересовали его рассуждения насчёт богов, которые больше не нужны…

– Напрасно, Владимир Иванович, – Гурьев усмехнулся. – Это всё сиреневый туман, пургой, знаете ли, навеяно. Все эти богититаныатлантыдраконы, весь этот дух масонов с розенкрейцерами, все эти розы и шипы, крестикинолики, молоточкициркулёчки – это всё тоже бесами напридумано, чтобы бедных глупых человечков запутать. Вся эта теософщина с блаватщиной – вы только посмотрите, с чего начиналось масонство и чем закончилось, когда полезло сапожищами в египетские болота, в гости к Торам и Озирисам. Тот же опиум для народа, только в другой упаковке. Тоньше смолотый, специяльно для антиллихентов. Это наш чёртиккоминтерн так цену себе набивает, намекает, что неплохо бы его месячишкодругой порасспрашивать. Пока мы будем внимать ему, разинув рот от восторга перед его древними и глубокими познаниями, он и зацепится. Это как раз очень понятно и настолько примитивно, что даже не смешно. Вы можете быть совершенно уверены, что он завтра и не вспомнит, о чём молол языком вчера. Это сущность такая – откуда уж там в нём прочные связи, в газообразномто нашем.

– Какие вы слова умеете найти, Яков Кириллович, – нежно сказал Матюшин, погладив усы. – Прямо слушал бы и слушал. А, батюшка?

– Да вам проповеди с амвона провозглашать, Яков Кириллович, – улыбнулся и отец Даниил. – Могли бы превосходную карьеру выстроить.

– Спасибо, господа, я подумаю над вашим предложением, но несколько позже, – невозмутимо кивнул Гурьев и снова повернулся к Ладягину: – Давайте приступать. Как раз тут полный комплект руководящего состава.

– А княгинюшка?

– Не думаю, будто это зрелище – для женских или детских глаз, – разом стёр улыбку с лица Гурьев. – Советую всем присутствующим быть готовыми ко всякого рода неожиданностям.

– Вы знаете, какого?!

– Всякого, – отрезал Гурьев. – Георгий Аполинарьевич, смените, пожалуйста, катушку в киноаппарате. Мало ли что.

– Слушаюсь.

Наконец, все приготовления закончились. Ладягин, перекрестившись, взялся за рубильник:

– Ну… С Богом, господа!

Сгрудившись у стеклянных линз перед экранами, они смотрели на оконечность трубы излучателя, напоминавшую иллюминатор глубоководного батискафа, только непрозрачный. Осоргину показалось, что он слышит басовитое гудение электромоторов, хотя это, безусловно, было иллюзией. А в следующую секунду тело Ротшильда затряслось – это было видно даже на отвратительном зернистом изображении, создаваемом экраном. Это продолжалось совсем недолго, а затем – изображение пропало вообще.

– Спокойно, – сказал Гурьев. – Спокойно. Пока – никакой паники. Подождите ещё минуту, Владимир Иванович. И выключайте.

В полной тишине караульного помещения раздавался только один звук – мерный стук запущенного одним из дежурных офицеров метронома. Наконец, вечная минута истекла, и Ладягин выключил рубильник. Прошло около трёх минут, прежде чем изображение с камеры вновь проступило на экранах. Собравшиеся вглядывались в него, хотя там попрежнему мало что удавалось разглядеть. Гурьев выпрямился:

– Всё. Пойду, взгляну, что происходит. Георгий Аполинарьевич, смените опять катушку в аппарате и срочно отдайте отснятое в проявительную. Я никаких особых надежд не питаю, однако, возможно, киноаппаратуре повезло больше.

– Яков Кириллович…

– Всё в порядке, господа. Ну, насколько это вообще возможно в данной ситуации.

– Вы думаете, он… уничтожен? Мёртв?

– У нас есть только один способ это проверить, – кивнул Гурьев, направляясь к двери.

* * *

Близнецы «молчали». Пожалуй, это была единственная понастоящему хорошая новость. Поскольку в остальном ничего хорошего не было.

Ротшильд лежал, завалив голову набок. Поза не оставляла никаких сомнений – Виктор мёртв. Что называется, мертвее не бывает. Вместо цветущего лица уверенного в своём могуществе, богатстве и интеллекте мужчины, каким был Ротшильд ещё несколько часов назад, на Гурьева смотрела искажённая мучительной гримасой маска из серожёлтой, покрытой старческими пигментными пятнами, кожи. Кожа на шее тоже опала, обнажив торчащий кадык. Ввалившиеся щёки и виски, закатившиеся глаза, фиолетовые губы – за несколько минут барон Натаниэль Виктор лорд Ротшильд постарел на несколько десятилетий. Гурьев мысленно содрогнулся, представив, какие ужасные ощущения сопровождали кончину этого человека – наверняка последние секунды казались ему вечностью. Вздохнув, он расчехлил фотоаппарат.

Вернувшись в «караулку», Гурьев в ответ на невысказанный вопрос присутствующих кивнул.

– Вы это предвидели, – с ноткой осуждения в голосе проговорил священник.