Наследники по прямой.Трилогия (СИ)

– За что? – они улыбнулись – оба, и посмотрели – друг на друга, потом – на него.

– За то, что вы есть.

* * *

Всё случилось именно так – маленькая семейная компания за столом, радио и патефон, разговор – почти до утра. Чердынцев, кажется, совсем принял новую для себя роль, примирился с нею и даже повеселел, и вообще всё шло просто замечательно. Этот вечер получился удивительно тёплым, понастоящему семейным и очень светлым – несмотря на предстоящую необходимость расставания. Женщины даже немного распелись – заводили, конечно, Рэйчел и Даша, а Вера с Анной Васильевной – так, подпевали немножко. Рэйчел пела не вполголоса – в десятую, наверное, часть, потому что ей очень хотелось послушать девушку самой и дать послушать Андрею, которого, в общем, после неё, Рэйчел, непросто было какнибудь удивить вокалом, – но Даше это, похоже, вполне удалось. Гурьев поразился, сколько она, оказывается, знает русских, редких, казачьих песен, – был поражён и Андрей, потому что такого ему слышать прежде не доводилось. А когда Даша начала это…

Когда мы были на войне, когда мы были на войне,

Там каждый думал о своей – любимой или о жене.

И я бы тоже думать мог, ох, я бы тоже думать мог, –

Когда на трубочку глядел, на голубой ее дымок.

Как ты когдато мне лгала, – как ты когдато мне лгала!

Как сердце девичье свое – давно другому отдала.

Но я не думал ни о чем, но я не думал ни о чем,

Я только трубочку курил с турецким горьким табачком.

Гурьеву показалось, что даже время остановилось – послушать эти слова и этот голос. И, похоже, так показалось – а может, и не показалось вовсе?! – не только ему одному.

Когда мы будем на войне, когда мы будем на войне,

Навстречу пулям полечу на вороном своем коне.

Я только верной пули жду, – я только верной пули жду,

Чтоб утолить печаль мою – и чтоб пресечь нашу вражду.

И вдруг, словно очнувшись, девушка сверкнула глазами и улыбкой, так, что Андрей вздрогнул, и голос её обрёл новую глубину и силу, – такую, что Гурьев замер:

Но, видно, смерть не для меня, – но, видно, смерть не для меня,

И снова конь мой вороной – несет в огонь и из огня.

Когда мы были на войне, когда мы были на войне…

Мы ещё не были на настоящей войне, подумал он. Ещё нет, дети мои родные, ещё нет. Но будем. Будем. В огонь – и из огня. Всё так и случится. Именно так.

Прощание на вокзале было достаточно бурным – Дашу пришёл провожать весь класс. Гурьев опасался чегонибудь смахивающего на сцену ревности – но нет, нет, ничего подобного, и даже мыслей таких ни у кого не возникло. Зато, увидев, как прощаются Рэйчел и Вера, он почувствовал, как поднимается жаркая волна и кровь стучит молоточками по вискам.

– Ты прости его, прости, пожалуйста, – прошептала Вера, обнимая Рэйчел. – Я вижу, ты знаешь всё, так это не он, это мы, бабы, во всём виноваты… Прости, не держи сердца. Жалеет ведь он…

– Я знаю, Верочка, конечно, я знаю, – улыбнулась Рэйчел в ответ. И погладила молодую женщину по щеке: – Ни на кого я не сержусь, и никогда не думала даже. Я всё понимаю – действительно всё. Если кто виноват – только я одна виновата, – в том, что позволила ему переупрямить себя. Надо было мчаться за ним, быть рядом, ведь всё остальное – просто мираж, морок. Я сама во всём виновата. Но теперь – теперь будет всё подругому. А мы с тобой, Верочка – родные теперь. Какие же между родными обиды и счёты?

Россия. Апрель – май 1941 г