Наследники. Покорители Стихий

— Гарри… — она искала слова. Она чувствовала, что он не прав, но не могла связно выразить это. — Гарри… Я не разбираюсь в предначертаниях и не знаю смысла жизни… Перефразируя одного маггловского поэта, могу сказать: "мы судьбу не выбираем — с ней живём и умираем…" …Знаешь, первый раз я испытала смертельный ужас, когда огромное вонючее чудовище разбивало в щепки хлипкие дверцы, служившие мне укрытием. Я чувствовала себя такой… такой беззащитной и совершенно одинокой — никто не знал, где я, никто не мог мне помочь… — Гермиона вздрогнула, воспоминания оказались ещё свежи, — … но, увидев тебя с Роном, я почему-то не удивилась… обрадовалась, и совсем не удивилась, словно так и должно было случиться, — девушка улыбнулась, — может, я просто очень сильно этого хотела… Но когда ты послал меня назад через фиолетовое пламя, а сам пошёл за Камнем, я уже знала — по-другому быть не может. Ведь самое главное волшебство внутри, оно побеждает и страх, и смерть, и неизбежность… — Гермиона говорила шёпотом: от волнения в горле стоял комок. — Нам только предлагаются варианты, а выбирать приходится самим. И всегда есть возможность уйти в сторону… Но ты не уходишь, потому что ты — это ты, — её глаза засияли, и под этим взглядом, таким красноречивым и ярким, Гарри почувствовал, как немного расслабляется, как медленно исчезает напряжение, и горечь прячется на самом дне души…

— Ты всегда выбираешь настоящие вещи — честь, дружбу, любовь, совесть, — негромко продолжила Гермиона. — Поэтому все, кто оказывается рядом, идут за тобой и с тобой. — Она улыбнулась, — а Зло пометило тебя, чтобы знать, кто его уничтожит.

Гарри вздрогнул — "…отметил своей меткой…" — слова Пророчества. Но ведь Гермиона не знает его! Или знает? И все обуревавшие его страхи вернулись вновь… Но Гермиона переплела свои пальцы с его, их дыхание смешалось, взгляд одного тонул в глазах другого. — Ты не можешь победить смерть, но в твоих силах спасти многих — такой судьбе стоит позавидовать, ради этого стоит жить! — и он неожиданно для себя самого улыбнулся этой настойчивой вере и убеждённости. В груди разливалось тепло, будто через её слова и руки вливалась в него какая-то неведомая сила.

— Как странно всё связано, — прошептал Гарри, — и Радужная Сфера соединила нас… Гермиона, наверно, даже если бы я никогда не учился в Хогвартсе, я всё равно нашёл бы тебя однажды… как хорошо, что ты есть — и как жутко представить, что ты можешь исчезнуть… Я смертельно боюсь за тебя! И за Рона… — Гарри был готов продолжить, но оборвал себя — он не скажет ей о Пророчестве — не скажет ни про первую часть, ни про вторую, ни про Наследников, ни про Рона. Пусть ещё хоть какое-то время она проживёт без этой ноши и этой ответственности…

Кристина осторожно открыла дверь, тихо вошла в кабинет директора и замерла на пороге, окинув взглядом круглую комнату, заполненную книгами, разнообразными магическими

Кристина осторожно открыла дверь, тихо вошла в кабинет директора и замерла на пороге, окинув взглядом круглую комнату, заполненную книгами, разнообразными магическими приборами, портретами прежних директоров и разномастными свитками, в изобилии громоздящимися во всех возможных и невозможных местах. Дамблдор сидел за массивным дубовым столом, опирающимся на крутоизогнутые чешуйчатые драконьи лапы. Директор устремил взгляд на свои руки, лежащие поверх алого сукна, и пристально разглядывал их, словно впервые увидел узловатые пальцы. У окна стоял профессор Ральф, глядя в темноту, взвихренную белёсым маревом метели. В глубоком чешуйчатоногом кресле, стоявшем боком к камину, неестественно выпрямившись, словно его разбил странный паралич, впившись жёлтыми скрюченными пальцами в дерево подлокотников так, что оно потрескивало, застыл её отец.

— Папа… — она кинулась к нему, падая на колени у кресла, схватилась за его руку, пытаясь оторвать пальцы от подлокотника, — …это Микки, да? Он… ушёл? — слёзы сами собой закапали из глаз. Ладонь Снейпа вздрогнула, словно обожжённая. Медленно-медленно голова повернулась, и взгляд опустился к сжавшейся у его ног девушке. Глаза по-прежнему оставались пусты и слепы, он всё ещё бродил где-то там — в серых тоннелях — не в силах окончательно отпустить туда своего сына. Кристина лепетала что-то и тихо плакала — почему-то не хватало сил на крики и стенания, хотя душа рвалась от ужаса и боли… Мужчины молчали. За окном тоскливо выл ветер, уносивший тепло, заметавший следы, замораживающий надежду…

— Кристина… — словно на лице образовалась кривая трещина — открылся рот — и голос прозвучал как сухой треск и хрип старого дерева в грозу, — девочка моя… — Снейп медленно, словно преодолевая тугую преграду, стиснувшую его грудь, наклонялся к девушке, навис над ней, обнял, двигая руками как во сне… — Держись… — Кристина непроизвольно охнула, когда он стиснул её, содрогаясь от беззвучного вопля.