Наследники Скорби

Вот и не один он больше. Скоро будет у него своя Стая. Скоро.

…Когда ребенок отворил тяжелую створку ворот, волк вышел к нему из леса и замер напротив тына. Мальчик сделал несколько неуверенных шажков вперед.

Иди, иди сюда, глупый, иди ко мне.

Скользнуть к нему, перетечь под больную руку, глухо рыкнуть. Вот так, снимай повязку. Молодец. Не бойся. Больно не будет.

Зверь лизнул безобразную почерневшую рану: раз, еще, еще. С каждым новым прикосновением гладкого мокрого языка исчезали следы зубов, пропадали, словно и не было их.

Наклонись ко мне. Ниже. Еще. Лизнуть лицо. Раз, другой. Да, обними меня, умница. А теперь идем, идем… Ты слышишь лес? Слушай, мой сын. Слушай… Лес знает все. Он накормит. Расскажет. Научит. Идем. Слушай лес.

Крупный переярок и прибылой скользнули в чащу.

Вожак запрокинул голову и завыл. Во тьме ночи один за другим зажигались огоньки хищных глаз.

Идите. Все идите сюда. Я созываю вас на охоту.

Серый застыл, глядя в сторону распахнутых ворот. На миг его взгляд вспыхнул пронзительной зеленью. Он звал. Звал людей.

Сюда. Все сюда. Мы голодны…

* * *

Жара все никак не спадала. Каждое утро поднималось над лесом палящее солнце, и к полудню горячий воздух дрожал от зноя. Камни, коими был мощен двор Цитадели, раскалились, а железного ворота колодца и вовсе было не докоснуться, казалось, сразу волдыри на руках вздуются.

Послушники уже не кляли крепость за холод и промозглость. Теперь они лишний раз искали удачи спуститься в подземелья, где сохранялась хоть какая-то прохлада.

Деревья, шумящие за стенами Крепости, начали подергиваться желтой листвой, но тому виной была не приближающаяся осень, а сушь. Сушь и жара.

Однако же, несмотря ни на что, потянулись в твердыню обозы. Деревенские мужики спешили до наступления распутицы привезти обережникам припасов на долгую зиму. Вот и ехали в Крепость телеги с сеном и овсом, подводы с солониной, мукой, тканями… Через месяц-другой по первому снегу приедут сани с мочеными яблоками, капустой и клюквой, привезут и меда, и грибов, ежели будет щедр дождями урожайник.

А пока Койра — он же ларник крепости — знай себе набивал кладовые да клети первыми дарами года.

Старик придирчиво ходил между телегами, проверял лежащую на них пушнину, разворачивал отрезы тканей, щупал кожи, совал нос в мешки с просом и горохом, бубнил, торговался, грозился и… со вздохами и стенаниями отсчитывал серебро и медь в уплату. Мужики, знавшие желчный нрав креффа, спорили с ним до хрипоты, размахивали руками и тщились не сторговаться себе в убыток. С этого горбатого хрыча станется — ободрать заезжих как липку, да еще и сказать потом, будто так и было.

В Башне целителей царила привычная тишина. Ихтор рассеянно слушал разноголосый гомон, доносившийся со двора, и пересчитывал льняные мешочки с сушеницей, отмечая на вощеной дощечке — какие травы закончились, какие еще оставались и в каком достатке. Рыжка, сидящая на подоконнике распахнутого окна, рьяно вылизывала заднюю лапу. Иногда ей это надоедало, и она замирала, глядя в пустоту, а затем снова возвращалась к своему занятию.

Целитель поглядывал на нее и улыбался. Вот же… Казалось бы, кошка — животина самодовольная и своенравная. А сколько от нее тепла? Ведь и гладиться лишний раз не дастся — цапнет и стрелой убежит, ищи ее до вечера. Но отчего-то и уютнее с ней, и нет-нет — будто домом повеет.

— Рыжка! — позвал мужчина и подергал перед носом у пушистой чистюли пеньковой веревочкой, дразня.

Кошка смерила человека взглядом, полным презрения, и отвернулась, давая понять, что она думает о нем и его неуклюжих попытках ее расшевелить. Крефф хмыкнул и погладил любимицу. Она благосклонно плюхнулась на спину, вытянулась на подоконнике и подставила рыжее пузо под руку.

— Опять свою блохастую тискаешь? — В пропахнувшую травами комнатушку заглянул Руста.