Наследники Скорби

Он никогда не говорил так ласково. И волчонок заплакал. От облегчения и страха. Потому что знал: следом за ним бежит девочка с луной, блестящей в зрачках, и стрелой, засевшей в горле. И бежать она за ним будет всякую ночь и всякий день, въяве и во снах. И она никогда не умрет. И не оставит его в покое. Потому что он виноват перед ней, и эту вину не искупить.

-

Серый!

-

Вожака волколаков рывком развернули куда

-

то в сторону.

-

Он уходил не один. Где остальные?..

Голос Звана осип от горького предчувствия беды.

Оборотень взглядом показал на сломанную стрелу, торчащую под левой лопаткой щенка.

-

Остальные вряд ли вернутся…

И Малой заплакал еще горше, когда увидел, как помертвело лицо стоящего рядом с вожаком мужчины.

-

Зря вы меня гоните,

-

донесся откуда

-

то издалека голос Бати.

-

Отсидеться под землей не получится, Зван. Лучше соглашайся, пока не потерял всю Стаю.

А больше Ярец ничего не услышал. Потому что умер.

* * *

С самого утра зарядил нудный моросящий дождь. Дорога раскисла, ехать приходилось шагом. Низкие тучи повисли над лесом, будто решили остаться тут навек.

Зюля уныло тряхнула отяжелевшей от воды гривой.

— Устала, девочка… — Лесана потрепала лошадь между ушей и свернула с дороги.

Вот-вот начнет смеркаться. Надо устроиться на ночлег.

Мокрый до нитки Белян вытер со лба дождевые капли и поплелся следом. Натянутая между его поясом и седлом Охотницы веревка не давала пленнику отстать. Он так и тащился, будто пес на привязи — сырой, несчастный, понурый. Горбился от тоски и страха. Ждал привала, потому как смертельно устал, и в то же время боялся становиться на постой с обережниками. Знал: начнут мучать. Однако теперь изнеможение его достигло такой глубины, что юноше было все равно — станут его пытать или просто позволят упасть на землю и заснуть прямо в жидкой грязи…

Тамир покачивался в седле. Голова гудела, тело казалось вялым и непослушным, словно после долгого и тяжелого сна. Упокоить мага, после упокоения целой веси — задача для поистине двужильного колдуна.

Хотелось поесть горячего и завалиться спать. Ну их всех к Встрешнику…

Да еще этот малахольный кровосос еле плелся… Наузник едва перебарывал в душе желание подогнать Ходящего хлыстом, чтобы резвее бежал. Какая-никакая, а отрада для сердца.

Поэтому, когда остановились на ночлег, Тамир был рад ничуть не меньше Беляна. Устал он. Лесана отвязала от седла полумертвого кровососа, стреножила Зюлю и занялась обережным кругом. Ее спутник отправился в чащу: собрать дров и лапника.

Девушка возилась с нехитрой похлебкой, колдун рубил шалаш, никто не говорил ни слова. Пленник сидел, скорчившись у корней старой сосны, и затравленно следил за трудами людей. Ему было страшно.

Вскоре от костра потянуло кашей, заправленной салом и чесноком. Сытный запах, от которого вмиг напомнило о себе пустое брюхо. Кишки заворочались, забурчали, проклятые, чуть не на всю чащобу… юноша едва сдержался, чтобы не расплакаться от голода, одиночества и беспомощности. Охотники были как мертвые: взгляды колючие, лица застывшие. И каждый в своем деле. Молчаливые, хуже покойников. Даже зверь дикий на человека больше похож, чем эти двое.

Когда Лесана поманила пленника к себе, он поднялся и побрел обреченно, волоча тяжелые от долгого перехода ноги. Подошел, остановился в шаге, уперев взгляд в землю. Что с ним теперь сделают? Вон как Охотница кидалась, когда нашли они растерзанного воя, думал — на ремни порежет. Теперь, видать, выместится.

Но она снова его удивила.

— Садись. Я гляжу, ты и огня не боишься?

Она говорила ровно. И гнева в голосе он не услышал.

— Не боюсь, — кивнул Белян и с готовностью затараторил: — Осененные огня не боятся. И свет дневной нас не слепит…

Колдун, сидящий с другой стороны костра, зло усмехнулся. Видать, его забавляла болтливость и угодливость пленника. Ну и пусть. Лучше он сам все скажет, чем железом тянуть станут. Все равно ведь выведают…

— Ну так садись, раз не боишься, — кивнула девушка. — Или не замерз?