Наследники Скорби

До сих пор он помнил, как все внутри цепенело от этой мысли. Как пусто и холодно становилось на душе. Казалось, будто смерть Айлиши и предательство подруги проломили на месте сердца сквозную брешь, и с той поры в эту брешь промозглый сиверко вытягивал все, что оставалось в жизни хорошего. Даже память об этом хорошем.

А ведь были когда-то у него верная подруга Лесана и девушка по имени Айлиша. Нежная, ласковая, красивая… Но обе бросили его. Оставили один на один с холодом Цитадели. Не объяснив ничего, не попрощавшись даже. И сколько дней и ночей он провел без сна — только Хранители ведают.

Сначала мучился, когда погибла Айлиша. Все пытался воскресить в памяти каждую минуту их близости, пытался понять — где и когда что-то сделал не так? Чем обидел? Как не заметил, как допустил? И искал причину то в себе, то в других. Но не находил. Не понимал. Перестал есть, потому что не чувствовал вкуса еды и не испытывал голода. Сама мысль о том, чтобы набивать пузо, когда единственная его любовь лежит в мерзлой земле каменоломен, казалась кощунственной.

Лесана тогда пыталась его растормошить, есть принуждала, но друг был, как тряпичная безвольная кукла. Ничему не внимал.

Его шатало. Он ни с кем не разговаривал, никому не перечил, покорно делал все, что ни прикажут. А самому казалось, будто не с ним все происходит, с другим кем-то…

Чем бы это закончилось, неизвестно, но спустя пару седмиц наставник сгреб его за грудки в мертвецкой и встряхнул несколько раз, будто пыльную тканку.

— Ты чего удумал? Уморить себя решил из-за дуры той малахольной?

Тамир смотрел на креффа с ненавистью и молчал.

Тогда Донатос схватил его за шиворот и поволок на верхние ярусы, подстегивая пинками и затрещинами. Крефф гнал послушника до своего покойчика, потом втолкнул туда, наподдав ногой по заду так, что Тамиру показалось — копчик промялся. Выуч растянулся на полу, но колдун тут же вздернул его на ноги, швырнул на лавку и придвинул горшок теплых щей, принесенных служкой.

— Жри.

Парень упрямо закусил губы и буркнул:

— Не хочу.

— Я сказал: жри. Будешь артачиться — выловлю Клесхову девку и отлупцую так, что ходить не сможет. А за что — придумаю. Послушников пороть, всегда повод отыщется.

Угроза возымела действие.

Выуч взялся за деревянную ложку и принялся вяло есть. Теплое хлебово растеклось по животу, согревая…

— А теперь лег, глаза закрыл, руки вдоль тела. И только шевельнись.

Он подчинился, недоумевая, что за диковинные приказы. Однако едва вытянулся на лавке, едва укрылся меховым одеялом и почувствовал в животе уютную сытость, как сладкое забытье заключило в объятия…

Юноша спал без сновидений. Не пришла к нему опять Айлиша с обезображенным смертью лицом, не плакала жалобно, не искала неведомого ребенка, не обвиняла.

Спасительная темнота сковала рассудок.

Тамир проснулся поздним вечером и с удивлением оглядел незнакомый потолок, чужие стены. Наставник дрых на соседней лавке. Негромко трещали поленья в очаге… Однако едва парень завозился, Донатос открыл глаза, со вкусом зевнул и сказал:

— Хватит бока отлеживать. Сутки прошли. Жри давай да в мертвецкую спускайся. Я через оборот приду, — с этими словами он перевернулся на другой бок и мгновенно заснул.

Послушник поел, впервые за многие дни испытывая голод и впервые чувствуя себя отдохнувшим, а не чуть живым. Привычную уже боль сменило глухое безразличие.

Это безразличие давало трещину только тогда, когда парню случалось встретиться с Лесаной. Девушка изредка выбиралась к нему и они подолгу говорили, утешали друг друга, как могли… А потом Лесана его предала. Только еще гаже, чем Айлиша. И снова он не знал причины.

Но в этот раз Тамир уже так не убивался. Хотя найти в себе сил на то, чтобы сказать креффам о проступке выученицы, юный обережник не смог. Лесану за это ждала смерть. А его самого Донатос наверняка заставил бы потом упокаивать дуру-девку, чтобы тоже свое получил.

Но не это пугало Тамира. Упокоить Лесану он бы смог. Вот только… его вины в случившемся было ничуть не меньше. Ведь и сам хорош. Дал крови выродку Ходящей.

Оттого и промолчал потом. Не возмездия испугался. Стыдно было признаться. Мучительно стыдно. И стыд этот был сильнее страха. С той поры ненавидел себя парень и Лесану вместе с собой, за то, что проявил слабость, которой она воспользовалась.

Потому из-за досады он и думал иногда, что лучше было бы Клесховой ученице сгинуть навек.

Но она не сгинула. Вон что Радд говорит. Хотя и на брехню похоже.

— Как вой может и целителем быть? — недоверчиво спросил Тамир. — Поди, всего и умеет, что царапину зашептать да юшку из разбитого носа остановить.

— Ну, ежели рана сквозная — это царапина, то да, — усмехнулся обережник.

— Да и Встрешник с ней, — отмахнулся колдун, думая о своей "сквозной ране", в которую опять потянуло холодом.

Дальше говорить о девке не хотелось. Она свой выбор сделала, он свой. Только глаз да глаз за ней отныне, а то, кто знает… Оглянуться не успеешь — ворота Цитадели Ходящим откроет. Коль один раз предала, веры больше нет.