Однако в Лэнгли, в советском отделе ЦРУ, переданные Носенко сведения не без старания Энглтона оценили как установленную дезинформацию, а самого перебежчика посчитали засланным офицером КГБ, направленным для обратной связи с невыявленным «кротом» внутри ЦРУ. Его представили опять же с помощью Энглтона не то что опасным двойником, а продажным и падшим человеком, уподобившимся рыцарю Ганелону. Поэтому дальнейшая судьба Носенко сложилась трагически. Под недремлющей охраной в разных режимах тюремной изоляции он находился более пяти лет. Ему не доверяли, над ним издевались, его морально прессовали.
Прежде всего американцы его долгое время проверяли на полиграфе — «детекторе лжи», проводили перекрестные допросы в тюрьмах и конспиративных квартирах, а также в специально построенной для него бетонной камере — «могиле» на «Ферме» — базе подготовки оперативного состава ЦРУ в Кэмп-Пири, вблизи города Вильямсбурга в штате Вирджиния. В этой клетке было то холодно, то жарко, постоянно горела яркая лампочка, не дававшая уснуть. Окна «в могиле» не было, поэтому узник потерял счет дням и не мог различить время суток — ночь смешалась с днем, а день с ночью в сплошное течение времени в никуда. От этого на душе становилось жутко. Он затыкал уши, когда включался какой-то мотор, вызывавший мучения. Это делалось специально, чтобы «сломить» волю «засланца», а по существу откровенного предателя…
Но к началу 70-х эра Энглтона заканчивалась. Руководитель советского отдела ЦРУ Рудольф Кингсли приказал провести дополнительный и окончательный анализ надежности Носенко. Эту работу он поручил проделать трем сотрудникам, которых прозвали «тремя мудрецами», — Бену Пепперу, Сержу Карповичу и Грэхэму Реннеру.
После сравнительно недлительного разбирательства они вынесли свой вердикт: Носенко «настоящий» перебежчик, он не лгал ЦРУ — все сообщенные им данные нашли свое подтверждение. Один из проверяющих по делу Носенко в отношении действий Энглтона заметил, что «бывают люди, которым знание латыни не мешает все-таки быть ослами».
Энглтон не мог повлиять на заключение своих коллег…
1 марта 1969 года Носенко был принят на работу в ЦРУ консультантом одного из департаментов управления по КГБ с начальным окладом 16,5 тысячи долларов в год. В 1978 году ему уже платили более 35 тысяч в год. В качестве компенсации за время, проведенное под стражей, он получил еще 87 тысяч 52 доллара. Вскоре он приобрел квартиру, развелся с женой, находившейся в Москве, женился на американке и стал ждать окончания десятилетнего срока для получения местного гражданства. По американским законам бывшие члены Коммунистической партии должны были выдерживать именно такой временной срок…
Сам Носенко не забыл, как к нему применяли физическое воздействие и кто инициировал эту дикую жестокость. Однажды, где-то в середине 70-х, он решил встретиться и поговорить со своим мучителем. Он позвонил Энглтону на квартиру и поинтересовался, почему он и его коллеги избегают встреч с ним.
— Я не могу понять, как человек вашего уровня, положения и опыта мог решить судьбу другого человека, ни разу с ним не встретившись? — вопрошал Носенко. — Никакая бумага не может дать вам полного представления о человеке. Вы должны встретиться с ним, увидеть его своими глазами, услышать его.
По словам Носенко, как описал этот эпизод Мэнголд, Энглтон повысил голос и заявил:
— Я придерживаюсь своей прежней позиции. Так я докладывал директору и с тех пор не изменил своей точки зрения. Больше мне вам нечего сказать.
— Мне тоже нечего вам больше сказать, господин Энглтон, — ответил Носенко.
Свою убежденность в том, что Носенко является лжеперебежчиком, Энглтон унес с собой в могилу…
Со временем западная пресса его назвала «тайным узником ЦРУ» по вине Энглтона и Голицына.
Мэнголд признавался, что на долгие годы деятельность всего разведывательного сообщества Запада по советской линии была парализована. В этом контексте такая «охота на кротов» должна заслуживать самых высоких оценок со стороны Советского Союза, а председатель КГБ мог бы на полном основании наградить Энглтона знаком «Почетный сотрудник госбезопасности», заодно реабилитировав и его идейного вдохновителя Голицына.
Как говорится, победители пишут историю войны, всячески искажая правду. У них своя правда — правда победы, а победителей, как известно, не судят. Энглтон за время войны с советскими инициативниками всегда выходил победителем, поэтому за его «правду победы» этого контрразведчика только вышвырнули из ЦРУ, но не судили — пожалели старика.