Несомненная заслуга Левицкого состоит в том, что он собрал почти все опубликованные на тот момент источники и сам пополнил их число новыми томами «Кодекса писем XV века»[28]
. Однако к новым свидетельствам он отнесся с излишним доверием, не проанализировал и не сопоставил их как следует[29]: описательная составляющая (пересказ источников, обширные цитаты из них) в его работе преобладает над аналитической. Свой взгляд на характер «восстания» Левицкий аргументировал лишь самыми общими соображениями, которые выглядят неубедительно и наивно[30]. Его интересовал не расклад сил внутри ВКЛ, а отношения этого государства с Польшей и другими соседями[31]. История Литвы для него словно начинается от унии с Польшей. Действующие лица этой истории — правители (Ягайло, Витовт, Свидригайло, Сигизмунд Кейстутович). Местного общества мы на ее страницах не увидим, хотя Левицкий и подчеркивал, что в начале XV в. оно начинает участвовать в политической жизни страны. Никаких конкретных доказательств недовольства русского населения ВКЛ своим положением Левицкий не приводит, а лишь следует историографической традиции, которая не была основана на специальных исследованиях, но под сомнение не ставилась[32]. Если это положение было ликвидировано привилеями 1432 г., то непонятно, почему династическая война в ВКЛ продлилась еще шесть лет и зачем понадобилось выдавать акт аналогичной направленности в 1434-м. Очень характерно растерянное заявление в конце работы: «внутренняя жизнь на литовской Руси известна нам очень мало»[33]. Но и о литовской знати историк писал словно поневоле, допуская при этом многочисленные ошибки[34]. Таким образом, хотя работа Анатоля Левицкого и была весомым вкладом в изучение династической войны в ВКЛ, это был лишь первый шаг в данном направлении. Острые и во многом верные замечания В. М. Коцовского, который в своей рецензии предвосхитил жаркие споры ученых первой половины XX в. о литовско-русских князьях и конца XX — начала XXI в. о группировках польской знати и справедливо упрекнул автора в тенденциозности[35], в конце XIX в. остались почти незамеченными. В целом монография была воспринята положительно[36] и долгое время считалась образцовой, поэтому историки шли именно тем путем, который наметил Левицкий. Некоторые его выводы были достаточно быстро уточнены: так, Виктор Чермак убедительно показал, что привилей для ВКЛ от имени польского короля Владислава Ягайла 1432 г., вопреки мысли Левицкого, никогда не был утвержден, а окончательное уравнение в правах руси с литовцами произошло лишь в 1563 г.[37]Результатом дальнейших исследований А. Левицкого стала статья, посвященная эпизоду последних лет правления великого князя Сигизмунда Кейстутовича — его антипольскому союзу с римским королем Альбрехтом II и Тевтонским орденом[38]
. Историк справедливо связал его с нежеланием поляков передать Луцкую землю Сигизмунуду, но не заметил, что до заключения союза дело не дошло. В планах нового «восстания» против Польши Левицкий видел причину разногласий великого князя литовского с его окружением, которые привели к его убийству в 1440 г. В приложении к статье краковский ученый опубликовал ранее неизвестные источники, проливающие свет на планы Сигизмунда.Интерес русских ученых к истории Великого княжества Литовского оживился после восстания на землях бывшей Речи Посполитой в 1863–1864 гг.: с этого времени усилия историков были направлены на то, чтобы показать значение «русского начала» в «Северо-Западном крае», т. е. на землях бывшего Великого княжества Литовского. В русской историографии русскому населению ВКЛ отводилась та же культуртрегерская роль, что и в польской — полякам. При всей политической ангажированности такого подхода у него была и положительная черта: к концу XIX в. определенные позиции завоевало понимание ВКЛ как «Литовско-Русского государства», история которого — часть истории Руси-России (хотя это представление разделяли далеко не все историки). Это способствовало более научному изучению его истории, отходу от упрощенных схем.