Наследница

Я не сразу заметила знакомую копну кудрявых белокурых волос. Ага, мой старый знакомый Генри. Его рубашка висела на вешалке, голубая майка была вся в муке. Несмотря на мои старания держаться в тени, кухонный персонал меня заметил. Они тут же принялись кланяться и делать реверансы, что, естественно, насторожило Генри.

Увидев меня, он попытался привести себя в порядок, но не слишком удачно. Тогда он откинул волосы со лба и повернулся ко мне, как всегда широко улыбаясь.

— А что, Эрика здесь нет?

— Он спит.

— А вы почему не спите?

Он задумчиво прищурился, пытаясь подобрать нужные слова:

— Хм... Простите. Я стряпаю?

— А можно мне тоже? — спросила я.

Он показал на горку яблок и тесто на столе:

— Вы хотеть? Готовить?

— Да.

Генри просиял и с довольным видом кивнул. Окинув меня оценивающим взглядом, он снял с вешалки свою рубашку, обернул ее вокруг моей талии и завязал рукава на спине. Передник. Он хотел, чтобы я надела передник.

Боже, как предусмотрительно. Ведь на мне был только пеньюар, который не жалко испачкать. Однако объяснить это Генри помешал языковой барьер.

Генри взял яблоко и круговым движением снял кожуру. Закончив, он положил яблоко на прилавок и выбрал другой нож.

— Pidäveitsi näin, — произнес он, показывая, как правильно держать нож. — Pidäomena huolellisesti. — Он растопырил пальцы руки, в которой держал яблоко, поочередно их убирая, чтобы не порезаться. И начал чистить яблоко.

С первого, даже непосвященного, взгляда было видно, насколько точны и экономны его движения, как умело он обращается с ножом.

— Вы, — сказал Генри, вручая мне нож.

— Ладно. Вот так? — Я выгнула ладонь чашечкой, примерно так, как показывал Генри.

— Хорошо, хорошо.

Я, естественно, работала не так споро, как он, да и ломтики яблока получились, увы, не идеальными, но, судя по сияющей физиономии Генри, можно было подумать, что я демонстрирую чудеса кулинарии.

Генри тем временем раскатал тесто, смешал корицу с сахаром и приготовил посуду для жарки.

Интересно, а дома он что, отвечал за десерты или же занимался ими исключительно из любви к искусству?

Я помогла начинить тесто яблоками и, несмотря на боязнь обжечься раскаленным маслом, опустила пончики в емкость для жарки, но, увидев, как масло ожило и забулькало, взвизгнула от неожиданности, на что Генри лишь добродушно улыбнулся.

Когда он наконец поставил передо мной блюдо с готовыми пончиками, я вдруг почувствовала, что буквально умираю от голода и больше не в силах терпеть. Генри жестом предложил мне попробовать, и я, выудив румяный пончик, откусила кусочек.

Совершенно неземной вкус, даже лучше, чем у его давешних булочек с корицей.

— Ой, ням-ням! — воскликнула я.

Генри рассмеялся и тоже взял себе пончик. Генри выглядел страшно довольным, но взгляд у него по-прежнему был слегка напряженный. Похоже, Генри, как профессионал, пытался оценить конечный результат.

Хотя, на мой непросвещенный вкус, пончики удались на славу.

— Как это называется?

— А?

— Название? — Я показала на блюдо.

— Хм... omenalörtsy.

— Оменалортси?

— Хорошо!

— Так?

— Хорошо.

Я была страшно довольна собой. Не забыть бы похвастаться Кейдену, что я выучила названия некоторых свендейских десертов.

В результате я умяла целых два пончика и сразу почувствовала некую тяжесть в желудке. Тем временем Генри пустил блюдо по кругу среди поваров; те, естественно, принялись расхваливать его на все лады. Жаль только, Генри не разобрал ни слова из того, что они говорили.

Восхитительно. Безупречно. Идеально.

И тут я подумала, что если бы Генри понял, о чем речь, то непременно ответил бы, что они его перехваливают. По-моему, это было бы вполне в его духе. Хотя откуда мне знать.

Да и зачем тебе это знать, напомнила я себе.

Хотя со временем мне становилось все труднее себя в этом убеждать.

Когда Генри обошел всех на кухне и вернулся с блюдом, на котором не осталось ни крошки, я сказала, неуверенно улыбнувшись:

— Мне пора спать.

— Вам спать?

— Да.

— Хорошо, хорошо.

— Хм... Сегодня вечером? «Вести»? — спросила я, стараясь говорить предельно просто.

— «Вести», да, — кивнул он.

Я положила руку ему на грудь:

— Вы такой сладкий.

— Сладкий? Э-э-э... Сахар?

— Да, как сахар, — рассмеялась я.

Генри накрыл ладонью мою руку, прижав ее к сердцу. Потом заглянул мне в глаза, и его ослепительная улыбка вдруг померкла. Он судорожно сглотнул. Казалось, ему хотелось подольше продлить мгновение. Он держал мою руку и мучительно перебирал в уме слова, отчаянно пытаясь найти то заветное, что я смогла бы понять...

Но так и не нашел.

Мне хотелось, чтобы Генри знал, что я не слепая и вижу, как он ко мне относится. Ведь каждая его улыбка, каждый жест свидетельствовали о том, что я ему не безразлична. И он тоже стал мне не безразличен, хотя я, как могла, этому сопротивлялась. У меня был только один способ рассказать ему о своих чувствах, ну а там будь что будет.

Я подошла к Генри вплотную и погладила по щеке. А он глядел мне в глаза и не мог наглядеться, будто это наша последняя встреча. Тогда я кивнула, и он коснулся губами моих губ.