Наследница Дестроера

— Есть постскриптум, — сказал Римо. — Она пишет, что Фрея, когда не катается на своем пони, отрабатывает дыхание. И шлет от себя подарок, чтобы дедушка понял, что она хочет вырасти большой и сильной, как папа и мама.

Римо порылся в корзинке с цветами и извлек оттуда маленькую подкову, согнутую в крендель.

— Смотри-ка! — сказал он.

— Гнутая подкова, — фыркнул Чиун. — Что с того?

— Ты что, не понимаешь? Это сделала Фрея! Своими маленькими ручонками!

— Не может быть! — подивился Чиун. — Такая маленькая, к тому же белая, да еще и девчонка! Я сам только к двенадцати годам этому научился!

— Вот видишь! — подхватил Римо. — А ты, между прочим, не белый и не девчонка!

Чиун сердито топнул ногой.

— Ни за что не поверю!

— А я верю! — заявил Римо. — И сохраню на память.

Чиун наморщил лоб.

— И ты даже не попытаешься вытащить из меня, где сейчас находится Джильда?

Римо надолго замолчал, потом сказал, не сводя задумчивого взора с подковы:

— Нет. Джильда знает, что делает. И наверное, она права. К тому же она больше не живет в Уэльсе. Так, по крайней мере, следует из письма.

— Что? — вскричал Чиун. — Ты хочешь сказать, что она не оставила нового адреса? Как же я стану посылать своей внучке подарки на день рождения? Как я смогу следить за ее успехами в раннем возрасте?

— Ничего, мы еще с ними повидаемся, — заверил Римо. — Только не знаю когда.

— Значит, ты остаешься в Америке? Со мной?

Римо вздохнул.

— Кажется, меня больше нигде не ждут. В Синанджу все считают меня ничтожеством. В любом случае с Кореей у меня связано слишком много тяжелых воспоминаний.

— Положение, надо сказать, не из приятных, — согласился Чиун. — Жить в жемчужине Азии — об этом можно было бы только мечтать. Что ж, придется смириться.

— Секундочку, — прервал его Римо. — Мне казалось, ты сам хочешь жить в Америке? Как же тогда с твоим гардеробом? Ты ведь специально накупил себе костюмов, чтобы больше походить на американца!

— Я все их сжег! Как ни прискорбно, но я обнаружил, что они совершенно не пригодны для лазанья по стенам, а для людей нашей уважаемой профессии это большой изъян.

— Ладно. Но разве не ты признавал, что твое родное селение Синанджу — не более чем куча навоза?

Чиун запыхтел.

— Римо! — Он был шокирован. — Я ничего такого не говорил! Я клеветы не потерплю!

— Признайся, ты рад тому, как все обернулось, и отныне с придирками будет покончено!

— Ни за что! Я старый человек, в учениках у меня безответственный белый, а достойного преемника нет! Такова моя горькая судьба, но я буду достойно нести свой крест. Я не стану жаловаться. Не стану сетовать, что из-за того, что ты не сумел родить сына, вынужден буду работать до конца дней, вместо того чтобы, как полагается, уйти на покой. Может статься, мне вообще придется трудиться вечно. Ни одного Мастера Синанджу еще так не обременяли на старости лет! Что ж, я не стану жаловаться!

— Дерьмо птеродактиля! — выругался в ответ Римо и, несмотря на душевную боль, улыбнулся.