Наследница. Графиня Гизела

— Прежде всего успокойтесь, — сказал он тем мягким, успокаивающим тоном, который против воли так тронул ее у постели больного ребенка. — Оставьте ваше дикое упрямство, которым вы стараетесь меня оскорбить… Посмотрите, где мы находимся. Здесь вы играли ребенком, не правда ли? Здесь отшельница, за которую вы сегодня так горячо заступились, дала вам образование, дала свою защиту и любовь… Вы упрямы, озлоблены, горды, и это часто делает вас несправедливой и суровой, но на низость вы неспособны. Я не знаю почему, но мне казалось, что я найду вас здесь, наверху. Робкое, смущенное лицо Генриха и его невольный взгляд на лестницу, когда я спросил о вас, убедили меня в моем предположении… Не говорите ни слова, — продолжал он, когда она подняла глаза и хотела заговорить. — Я действительно хочу вас допросить, но в совершенно другом смысле, и, думаю, имею на это право после того, как прошел через бурю и непогоду, чтобы достать свою сосну…

Фелисита видела, как дрожали его руки. Они стояли теперь как раз на том месте, где она перед тем перенесла тяжелую борьбу с собой и боролась с искушением вонзить ему нож в сердце. Она опустила голову как виноватая.

— Фелисита, что, если бы вы упали? — начал он опять. — Должен ли я вам сказать, в какой ужас вы меня повергли вашим отчаянным упрямством? И разве не может минута смертельного ужаса и страдания искупить несправедливость многих лет?

Он остановился, ожидая ответа, но побледневшие губы молодой девушки были крепко сжаты.

— Вы так враждебно настроены, что не можете понять перемены. Фелисита, недавно вы говорили, что обожали вашу мать, что она называла вас «Фея». Я знаю, что все, кто вас любит, называют вас этим именем, и я тоже хочу сказать: «Фея, я ищу примирения!»

— Я не сержусь больше, — сказала она глухо.

— В ваших устах эти слова значат очень много, но они меня еще далеко не удовлетворяют… Что пользы в том, что мы помиримся, а потом снова разойдемся на всю жизнь? К чему мне знать, что вы больше не сердитесь, если я не могу постоянно убеждаться в этом? Если примирились люди, которые были так чужды друг другу, как мы, то они должны и оставаться вместе — поедемте со мной, Фея!

— Я с отвращением думаю об институте и не могла бы покоряться шаблонному обращению, — быстро ответила она.

По его лицу скользнула улыбка.

— Идея об институте возникла по необходимости. Мне самому пришлось бы тогда плохо… Могло случиться, что я не видел бы вас день-два, а при встрече вокруг нас стояла бы дюжина любопытных учениц и ловила бы каждое наше слово. Или же госпожа Берг, строгая начальница, сидела бы рядом и не позволяла, чтобы я держал в своих руках эту маленькую ручку… Нет, я хочу постоянно видеть это милое, упрямое лицо, я должен знать, что там, куда я приду после напряженной работы, меня ждет моя Фея и думает обо мне, но ведь все это может осуществиться лишь тогда, когда вы будете моей женой!

Фелисита вскрикнула и попробовала вырваться, но он крепко держал ее.

— Эта мысль пугает вас, Фелисита? — в голосе его звучало глубокое волнение. — Я хочу надеяться, что этот испуг происходит только от неожиданности. Я говорю себе, что до той поры, когда вы станете моей женой, может пройти еще много времени. Но я буду стремиться завоевать вас твердостью моей любви, я буду ждать, как это ни тяжело, пока вы по собственному побуждению не скажете мне: «Я хочу, Иоганн!»… Я знаю, какие чудеса происходят в человеческом сердце. Я бежал из маленького городка, чтобы избавиться от своей внутренней борьбы, и тогда-то случилось чудо. Я понял, что то, что я хотел упрямо и дерзновенно стряхнуть с себя, будет блаженством моей жизни… Скажите мне хоть одно слово, дающее надежду.

Молодая девушка понемногу высвободила свои руки. Ее брови нахмурились, как будто от сильной боли, угасший взгляд был устремлен на пол, и холодные пальцы были судорожно сжаты.

— Вы хотите успокоения от меня? — спросила она слабым голосом. — Час назад вы сказали: «Это будет ваша последняя борьба», а теперь снова толкаете меня в ужасную борьбу… Но что значит борьба с внешними врагами по сравнению со внутренней борьбой со своими желаниями? — Она в отчаянии заломила руки. — Я не знаю, за какую вину Бог вложил мне в сердце эту несчастную любовь.

— Фея!

Профессор протянул руки, чтобы привлечь ее к себе, но она отстранилась, хотя лицо ее просветлело.

— Да, я люблю вас, вы должны знать это, — повторила она, и в ее голосе слышались и радость, и слезы. — Я могла бы уже теперь сказать: «Я хочу, Иоганн», но эти слова никогда не будут произнесены.

Он отступил назад, и смертельная бледность покрыла его лицо; он слишком хорошо знал энергичную девушку: она никогда не отступала от своих слов.

— Вы бежали из X., но почему? — продолжала она тверже. — Я вам скажу почему: ваша любовь ко мне была преступлением против вашей семьи, она шла вразрез с вашими принципами, и ее следовало вырвать из сердца, как сорную траву.