Наследница. Графиня Гизела

— Да, после того как Павел Гельвиг, честный, истинный и праведный борец во славу Господню, присвоил себе двадцать тысяч талеров! — перебил ее профессор, дрожа от негодования. — Ты сказала, что душа моей бабушки должна быть в аду за то, что она, по неведению, пользовалась украденными деньгами. Чего же заслуживает тот, кто крадет чужое имущество?

— Да, он поддался искушению, — сказала она, не теряя самообладания. — Он был тогда еще молодой человек. Дьявол выбирает лучшие, благороднейшие души, чтобы совратить их, но Павел раскаялся в своем грехе. А в Писании говорится, что все ангелы Господни возрадуются о спасении одного грешника. Он неустанно борется за святую веру, в его руках деньги очищены и освящены, так как он употребляет их на богоугодные дела.

— Я вижу, что и мы, протестанты, имеем свой иезуитский орден! — горько засмеялся профессор.

— Не то же ли произошло и с деньгами, попавшими к нам? — продолжала старуха. — Посмотри вокруг — разве не видна во всем Божья рука? Если бы на этих деньгах лежало проклятье, они не могли бы приносить таких прекрасных плодов… Мы, ты и я, своим старательным служением Господу превратили в благословение то, что было когда-то преступлением.

— Прошу оставить меня в покое, — перебил ее глубоко возмущенный профессор.

В сторону протестующего сына скользнул ядовитый взгляд, но тем не менее госпожа Гельвиг продолжала, повысив голос:

— Мы не имеем права выбрасывать на ветер средства, которыми служим святому делу. Это главная причина, из-за которой я всеми силами буду сопротивляться возбуждению этой старой истории, а затем ты опозорил бы этим своего предка.

— Он сам опозорил себя и всех нас, — сказал сурово профессор. — Но мы можем еще спасти нашу честь, если не сделаемся укрывателями.

Госпожа Гельвиг покинула свое место и встала перед сыном с сознанием своего превосходства и достоинства.

— Хорошо, предположим, что я уступила бы тебе, — сказала она холодно. — Мы отдали бы сорок тысяч талеров, потеря которых, кстати сказать, сильно ограничила бы наши средства. Но что, если бы наследники потребовали и накопившиеся проценты? Что бы мы стали делать?

— Я не думаю, что они имеют на это право, но если это случится, мы должны помнить, что грехи родителей взыщутся на детях.

— Я не урожденная Гельвиг, не забудь этого, мой сын, — перебила она его резко. — Я принесла в семью Гельвиг незапятнанное, знатное имя, на меня этот позор не падает. Поэтому я не намерена приносить каких-либо материальных жертв. Не думаешь ли ты, что я должна на старости лет терпеть нужду из-за чужого греха?

— Терпеть нужду, когда ты имеешь сына, который в состоянии заботиться о тебе? Мама, неужели ты думаешь, что я не могу сделать совершенно беззаботной твою старость?

— Благодарю, — сказала она холодно. — Я предпочитаю жить на свою ренту и быть самостоятельной. Я ненавижу зависимость от кого бы то ни было. Со смерти твоего отца я знала только волю моего Господа и мою собственную, так и должно остаться… Я заявляю тебе, что считаю всю эту историю вымышленной больным мозгом старухи из мансарды. Ничто в мире не заставит меня признать, что это случилось в действительности.

В этот момент дверь бесшумно отворилась и вошла советница. Она плакала; это видно было по покрасневшим векам и ярким пятнам на щеках. Она увидела на столе роковую книгу и вздрогнула. Медленно, как кающаяся, подошла она к профессору и подала ему руку. Он не ответил на этот жест.

— Прости меня, Иоганн, — попросила она. — Я была взбешена и не могу себе этого простить. И как только я могла так рассердиться? Но во всем виновата эта несчастная история. Подумай, Иоганн, мой дорогой папа скомпрометирован этой отвратительной книгой. Я во что бы то ни стало хотела избавить тебя от этого удручающего открытия. Я думаю, что Каролина нарочно извлекла этого ужасного свидетеля для того, чтобы перед своим уходом доставить нам большую неприятность.

— Остерегайся клеветать, Адель, — воскликнул профессор угрожающе и так сердито, что она испуганно замолчала. — Я тебе прощу, — прибавил он после короткой паузы, с трудом овладевая собой, — но с одним условием… Ты расскажешь без утайки, каким образом ты узнала эту тайну.

Она немного помолчала, потом сказала печально:

— Во время последней болезни папы, когда ожидали смертельного исхода, он приказал мне принести из его письменного стола различные бумаги. Я должна была уничтожить их на его глазах; это были документы Гиршпрунгов… Сделала ли его общительнее близость смерти или у него была потребность поговорить об этом случае, но он посвятил меня в эту тайну.

— И подарил тебе браслет? — прибавил злобно профессор.

Она молча кивнула головой и умоляюще посмотрела на него.

— После этого объяснения ты все еще считаешь этот случай вымыслом больного ума? — обратился профессор к матери.