На третий день Пасхи, после полудня, горный мастер с выздоровевшим братом шли в замок Аренсберг. Бертольд через несколько дней должен был вернуться в университет. До сей поры он упорно отказывался быть представленным невесте брата. Никто не подозревал, что это юное, горячее сердце испытывало муки ревности, что-то сродни ненависти к существу, овладевшему душой его сурового, любимого до обожания брата. Дворянское происхождение Ютты было постоянной причиной его недоверия к ней, и это чувство еще более усилилось в нем со времени переселения девушки в Белый замок. В Зиверте он нашел союзника, но боязнь за счастье брата доходила у молодого человека до какого-то безотчетного страха, и иногда старик, зная по опыту, что слова его только подливают масла в огонь, сдержанно ворчал что-то себе под нос.
Студент молча шел рядом с мастером, уговорившим брата наконец познакомиться с его невестой.
Река, вдоль которой им пришлось идти, грозно бурлила, заливая прибрежный кустарник.
С каждым часом уровень воды поднимался все выше.
Горный мастер не заметил, какое мрачное выражение принял взгляд студента, когда сквозь голые ветки деревьев показался замок Аренсберг.
В замке было оживленно. Накануне приехал министр и сегодня уже уезжал в А., где на вечер был назначен большой придворный бал.
Молодые люди, поднявшись по великолепной лестнице, вошли в коридор, ведущий в комнаты Ютты. Теобальд на мгновение остановился перед дверью.
— Нет, если дело пойдет так и дальше, нашему брату оставаться здесь далее не придется! — послышался за дверью женский голос с примесью досады. — Посмотрела бы покойная графиня, что у нас здесь делается! Выгнать из-за стола! Слыхано ли это? Прогнать маленькую графиню Штурм только за то, что она не захотела просить извинения,
Горный мастер с пылающим лицом отворил дверь.
Лена, хорошенькая камеристка маленькой графини, разговаривала со своей приятельницей.
— Милости просим, входите, господин мастер, — проговорила она с преувеличенной любезностью, оправляясь от смущения, вызванного неожиданным появлением молодых людей. — Фрейлейн фон Цвейфлинген еще за столом — сегодня обедают внизу, в белой комнате его превосходительства.
Молодой человек молча направился мимо нее в следующую комнату, но, отворив дверь, в изумлении остановился…
Дневной свет, золотивший горы и долины, здесь, сквозь зеленые шелковые гардины, разливался каким-то изумрудным оттенком — говорят, такой свет сияет на дне океана. Фантазия и утонченный вкус придали этой комнате что-то волшебное. Вся меблировка как нельзя более соответствовала общему характеру окружающего. Кресла и козетки с перламутровыми ободками были выполнены в форме раковин; мраморной белизны нереиды и окруженные тростником тритоны, отделяясь от стены, казалось, тонули в прозрачной глубине моря. По полу расстилался драгоценный ковер с изображениями морских лилий и длинных водорослей; портьеры и занавесы поддерживались группами кораллов и раковин, на потолке висела лампа, представлявшая из себя гигантский цветок лотоса белого матового стекла.
— Входите, господин мастер, — сказала снова камеристка. — Это комната фрейлейн Цвейфлинген, но здесь произошли небольшие изменения… Его превосходительство нашел, что мебель попорчена молью, и приказал перенести сюда меблировку из любимой комнаты покойной графини Фельдерн.
Так это великолепие окружало бесчестную интриганку! Ее гибкий стан покоился на этих диванах, ее золотисто-рыжие волосы касались этих подушек…
Студент бросил испытующий взгляд на лицо брата: возможно, это было действие окружающей обстановки, но лицо горного мастера было бледно и неподвижно, как мраморное изваяние.
Он машинально переступил порог, студент последовал за ним.
Глава 7
В эту минуту в смежной комнате раздался громкий, резкий звонок. Лена, оставив молодых людей, быстро вышла, широко открыв дверь.
Послышался детский голос, выговаривавший камеристке за ее долгое отсутствие. Бертольд в первый раз слышал такие повелительные, но в то же время приятные нотки. Глаза его невольно обратились к растворенной двери.
Посреди комнаты стояла маленькая графиня. Взяв из рук Лены салоп, она накидывала его себе на плечи, оттолкнув розовую шляпку, которую подала ей камеристка.
— Ведь это самая новая, — упрашивала ее Лена. — Его превосходительство, папа, привез ее с собой.
— Не хочу! — решительно проговорила малютка, надевая на голову темный капор.
Затем она позвала Пуса, нежившегося на подушке близ печки, и взяла его на руки.