Наследница крови

Паккард привел меня на Тед Тернер драйв, вдоль которого выстроились мелиоративные мастерские и строительные конторы. Тернер проходил рядом с разрушенным центром города. Рыться в руинах в поисках металла и других полезных материалов стало большим бизнесом. Движение из несуществующего превратилось в интенсивное, так как по улице двигались повозки с припасами, ремесленниками и рабочими. Оба моих родителя когда-то работали здесь.

Мне следовало повернуть на юг, направо. Вместо этого я повернула на север. Здания на перекрестке загораживали меня от взора рыцарши. Я перешла на рысь. Тюльпан ускорила шаг, ловко уклоняясь от толпы. Слева вырисовывалось чисто белое, рухнувшее здание, его четыре оставшихся этажа возвышались из-под обломков. Мы добрались до него, и я, спешившись, похлопала Тюльпан по шее.

— Обогни.

Она рванула вперед.

Я нырнула в дыру в бывшем офисном здании. Снаружи это выглядело так, словно внутреннее пространство там полностью обрушилось, но справа была узкая щель, если вы знали, куда смотреть. Я протиснулась сквозь нее во мрак, пробежала дюжину футов до внутренней стены и подскочила. Мои руки на чистой мышечной памяти ухватились за знакомые поручни, и я вскарабкалась на третий этаж. Я подошла к полуразрушенной стене и выглянула в щель, стараясь держаться незамеченной.

Женщина-рыцарь выбежала из потока машин и остановилась внизу. Если бы она следила за мной с помощью магии, у нее не было бы проблем с тем, чтобы найти меня. Если бы она пошла по запаху, то, скорее всего, последовала бы за Тюльпан. Запах лошади был сильнее и его было легче выследить, чем запах всадника.

Она посмотрела налево. Посмотрела направо… выглядя смущенно.

Что-то потеряла?

Рыцарша медленно повернулась, осматривая улицы, и пошла направо по Тринити-авеню. Получается, без магии и нюха, простое, обычное зрение. Она потеряла меня, и она правильно поняла, что я поеду на место преступления, поэтому вместо того, чтобы тратить время на то, чтобы найти меня, она решила тоже отправиться на место преступления и подождать там.

Если смотреть по карте, Тринити-авеню самый короткий путь добраться до церкви пастора Хейвуда. Но Тринити-авеню упиралась в Волчий мост, который перекинулся через обломки и пересекал шоссе I-85. В это время дня команды по восстановлению должны были отправлять первые грузы из центра города. В это же время возницы перевозили утренний груз с северной лей-линии на западную. Волчий мост будет забит по самое не балуйся. Дорога займет у нее, по меньшей мере, полчаса, может, и сорок пять минут, если это будет напряженный день доставки. Вероятно, она была способным рыцарем. Ник не терпел некомпетентность. Но она говорила с акцентом Верхнего Среднего Запада, а я убегала от монстров на этих улицах с тех пор, как научилась ходить. Атланта была моим родным городом.

Я спустилась вниз и свистнула. Через несколько секунд из-за угла выбежала Тюльпан. Я села в седло и поехала на юг, по Тернеру.

Двадцать пять минут спустя я спешилась перед часовней на Гарден-лейн. Если здесь и были сады, то от них не осталось и следа. Улица граничила с Уорреном, лоскутным одеялом из разрушенных домов и разрушенных квартир, которые были поражены магией так много раз, что каждый, кто мог позволить себе переехать в другое место, уже сделал это. Окрестности выглядели уныло: заброшенные здания смотрели на мир черными дырами окон, уродливые серые лишайники, украшавшие стены, казалось, высасывали цвет из краски и штукатурки, плюс черные деревья. Хуже всего были деревья с угольно-черной и слегка пушистой корой. Даже их листья стали темными и узкими, достаточно острыми, чтобы ими можно было порезаться.

На этом фоне часовня почти светилась. Белая, свежевыкрашенная, с ярко-красной дверью, она стояла на углу, как островок безопасности. У двери находился молодой полицейский с гладиусом на одном бедре и служебным револьвером на другом. Следы магии иногда сохранялись даже во время технологических волн, и револьверы, как правило, давали осечку меньше, чем полуавтоматы.

Лично я предпочитала клинки. Они всегда работали.

Коп наклонил голову, одарив меня бесстрастным выражением лица. В свои двадцать с небольшим, загорелый и подтянутый, с иссиня-черными волосами, он не был новичком или ветераном, дожидающимся пенсии. Он был в расцвете сил, и то, как он стоял, говорило мне, что он наслаждался каждой минутой.

Он осмотрел изодранный плащ, который скрывал большую часть меня, потертую седельную сумку на Тюльпан и лук, торчащий из колчана, прикрепленного к ее седлу, и классифицировал меня, как «вали подобру-поздорову». Мне явно нечего было делать на этой улице.

Я откинула капюшон. Он моргнул. Плоское выражение соскользнуло с его лица. Внезапно он стал бдительным и профессиональным. Он решил предстать передо мной крутым, но вежливым Рембо.

Лицо снова наносит удар.