Наследница Магдалины (Наследство Магдалены)

— Как говорят солдаты, не торопись, а то успеешь, — промолвил он, — а Юг — это роскошный пир, достойный императора, — и, властно положив руку ей на плечо, добавил: — Или по крайней мере достойный господина Монфора Лямори.

Ее кожа отливала шелком, несмотря на то, что она выносила четверых до сих пор здоровых детей и еще двоих, которые умерли в младенчестве. Алаи держала себя в прекрасной форме. Ее грудь и живот, может, слегка и обвисли, но благовонные масла, строгая диета и динамичный образ жизни делали ее чрезвычайно привлекательной и желанной даже в тридцать пять. Он покрутил в пальцах прядь ее роскошных волос, искрящихся золотом в свете ночных свечей. Совершенно неожиданно резко и грубо он притянул ее к себе.

— Симон де Монфор, ты крайне самолюбив, — хрипло прошептала она, и глаза ее загорелись желанием и слезами боли.

Он лишь рассмеялся ей в лицо, после чего жадно поцеловал в губы.

— Но признай, — промолвил он, наконец-таки оторвавшись от нее, — если б я был садовником, то ты не желала бы столь страстно доставить мне удовольствие.

— И все же я не вижу тебя месяцами! — В ее голосе прозвучало неподдельное страдание.

— Ты мне будешь очень нужна в Лионе, будешь хозяйничать на моем подворье, прежде чем мы вторгнемся в земли Раймона Тулузского.

— Ха! — фыркнула она, вонзая острые ногти в его покрытую черными волосами грудь. — Маркитантка!

Симон рассмеялся:

— Да ты не волнуйся. Я понимаю, что мы с тобой — два сапога пара, и твои гордость и амбиции ничуть не уступают моим. И, кроме того, — он жарко задышал ей в ухо, — не каждая маркитантка получает золотые оплечья и парижские платья из алого шелка за свои услуги. — Погладив рукою грудь, он ущипнул ее за сосок. — Будешь вести себя хорошо, получишь все это еще до завтрака.

— Нет, нет, я не могу, — возмутилась Алаи, делая вид, что вырывается из его объятий. — Ведь еще пост... Это большой грех, что мы сейчас с тобою легли. Так что я просто обязана теперь исповедаться и получить отпущение грехов. — Глаза Симона сперва расширились от удивления, затем превратились в узкие щелочки.

— И впрямь, давно я не был дома — проворчал он, убрав руку с груди, и тут же схватил Алаи за подбородок. — Исповедуйся в чем хочешь! Принимай какую хочешь епитимью, дабы облегчить свою Душу. Помни об одном, госпожа. И во время поста и после ты всегда будешь повиноваться лишь мне одному.

— Да, господин мой, — только и смогла прошептать она в ответ.

Вполне довольный, Симон отпустил ее. Вообще-то он ее не бил, но при необходимости мог сделать это запросто.

— Думаю, мне удастся уговорить Амори отправиться в поход вместе со мной — ему уже как-никак пятнадцать. Хватит ему упражняться на деревянных сарацинах, пора и в настоящем бою побывать.

— Думаю, он очень обрадуется, мой господин, — послушно ответила она.

— Поговорю с ним за завтраком, — отрезал Симон, бросая ее на кровать. Его весьма порадовала та быстрота, с которой Алаи раздвинула перед ним ноги.

ГЛАВА 9

Монвалан, Тулуза, весна 1209 г.

— Беренже! — Раймон де Сен-Жиль, граф Тулузский, горячо обнял хозяина замка Монвалан.

— Добро пожаловать в наш дом, господин. — Высвободившийся из объятий Беренже провел дорогого гостя в большой зал. Между домами Монвалана и Тулузы существовала старинная дружба. Беренже и Раймон когда-то вместе служили пажами, но теперь один из них был всесильным сеньором, а другой — покорным вассалом, и это не могло не наложить отпечатка на их отношения.

Время было не властно над Раймоном. Его кости были по-прежнему крепки, а смуглая кожа молодцевато подтянута. У него была твердая походка атлета, и, словно юноша, он питал слабость к дорогим украшениям и нарядам. Ходили слухи, что его черные как смоль кудри остаются такими не благодаря природе, а из-за регулярного втирания сажи. Но даже если это было и так, подобный камуфляж был выше всяких похвал, так как на лице не было заметно никаких черных подтеков. Любовь к жизни и роскоши вполне могли сделать его красноносым толстяком, но, несмотря ни на что, сейчас в алой рубахе новомодного покроя граф смотрелся весьма молодым и привлекательным.

Беатрис и Клер подали к столу вино, а пара стоявших чуть поодаль музыкантов заиграла красивую мелодию. Беатрис извинилась, что ей надо отлучиться на кухню, чтобы проследить, как проходит подготовка праздничных блюд. Но когда Клер решила пойти вместе с ней, хозяйка замка остановила ее властным жестом.

— Нет, дорогая, в твоем положении необходимо побольше отдыхать. Лучше посиди за вышивкой.

— Что вы, мама, со мною все в порядке, — запротестовала Клер. И впрямь, беременность доставляла ей минимум неудобств.

Беатрис отвела невестку в сторону.