— Ты имей в виду, что за нами наблюдают здесь и даже во сне, — предупредила я влюбленную.
— Кто?
— Преподы наши по очереди дежурят.
— Вот блин! Но ты не думай! Мы по-любому дальше поцелуев ниже шеи не заходим и не зайдем до свадьбы, это наше общее решение. Да и перед родителями жутко неудобно будет. Мама ведь сразу почувствует. А у тебя как? Снился твой Егор вчера?
— Нет. Я не звала его.
— Боишься?
— Мне все равно.
— Врешь ведь! — засмеялась Мила. — Он что, даже фотку не прислал ни одну?
— Так никто и не просил, наверное. Я не просила. Хотя любопытно, конечно. Но неудобно как-то.
— Аж покраснела! — засмеялась Мила, ложась в постель. — Хочешь, я папу попрошу показать мне его образ, он с ним знаком, я знаю, а потом тебе передам?
— Да неудобно как-то.
— Неудобно быть обрученной с тем, кого и в глаза не видела, не находишь?
— Ну, спроси поаккуратнее.
— Ясно дело. Доброй ночи.
— И тебе нескучной.
Я ворочалась с боку на бок, сон не шел. Я просто боялась заснуть, вдруг опять увижу его. Чего он от меня хочет? Чтоб помогла вырваться из Мороера, чуть ли не самой строгой тюрьмы во Вселенной? Да это технически невозможно — раз, а два — ради чего мне это делать?
— Я могу дать тебе то, что ты хочешь, — услышала я тихий шепот в своей голове. — Не хочешь замуж за нага, я все устрою, хочешь — Ярослава получишь. Кровного родства меж вами нет. Греха не будет.
— А разве уводить мужа у кровной сестры не грех? Отца у малых детей забирать не грех? — усмехнулась я, пугаясь своей смелости.
— Я устрою все так, что все решится полюбовно. Лиза влюбится в другого, изменит мужу, тут ты и утешишь своего ненаглядного. А за детей они договорятся полюбовно, взрослые люди.
— Я не хочу, чтобы мной утешались и мстили бывшей. Я хочу, чтобы меня любили.
— Ты же умница и красавица, молодая, спелая, невинная, заботливая, нежная, тебя невозможно не полюбить. — сладко напевал вкрадчивый голос.
— А ты и вправду искуситель. Мерзкий, коварный и подлый, а еще обманщик, как говорят. Думаешь, я такая наивная влюбленная дурочка, что за пустое обещание тебя вытаскивать побегу?
— Не пустое дай мне время, полгода, может, чуть больше, и ты увидишь изменения. А пока учись старательно, набирайся сил, кровиночка моя.
— Ну вот. Уже лжешь! Нет во мне твоей крови ни капельки.
— Зато в каждой твоей клеточке течет моя первородная сила, это дороже, чем кровь. Я напитывал тебя ею все 9 месяцев, что ты росла в животе у мамы, весь тот месяц, когда ты только родилась, я не спускал тебя с рук, напитывая силой впрок. Зная, что меня скоро раскроют и запрут.
— Почему о помощи просишь меня, а не своих сыновей? Их много, и они намного могущественнее меня.
— Да им только на руку, что меня нет. Творят, что хотят, без пригляда. Отрываются, беззаконят.
— Но ты сказал, что они мне помогать будут.
— Будут в надежде переманить тебя на свою сторону. Кто б не хотел подкупить инквизитора, тем более такого могущественного, какой станешь с нашей кровью ты.
— Если инквизитор возьмет подкуп, он тут же лишится всей своей силы и даже памяти, отправится на Землю обычным человеком.
— Не в этом случае, — вкрадчиво продолжал голос. — Мы все хоть не в прямом, но в родственном клане. А принять что-то от родственника — это не подкуп. Но ты иди своей дорогой. Твое истинное чутье баланса тьмы и света подскажет тебе, как поступить.
— О да! Оно мне прямо сейчас подсказывает, что тебе стоит закрыть свой рот и убираться из моей головы. Не то деду нажалуюсь, он усилит силовое давление на твою камеру. Не смей больше забираться в мою голову, паразит. У меня есть семья, у меня есть отец. И другого мне не нужно!
— Подумай хорошо. Ты уже большая девочка, ты уже вылетела из гнезда, у тебя впереди долгая жизнь, ты проживешь не одну тысячу лет. Подумай, каково это — тысячи лет делить постель с тем, кто тебе противен. Отдавать ему свои ночи, лежать бревном, молясь только о том, чтоб все побыстрее закончилось. И так каждую ночь тысячи лет. Тысячи лет прожить и не познать величайшее из наслаждений, что могут подарить лишь прикосновения и поцелуи любимого мужчины.
— Заткнись! Заткнись! Немедленно закрой свой рот! — закричала я, зажав уши руками. — Ты! Ты сам обрек меня на эту участь! Ты сам придумал и подписал этот договор! Ни на секунду не задумавшись о том, таково будет этой девочке, обреченной на брак с чешуйчатым нелюдем. Так что заткнись!! Закрой свой рот! Немедленно! Сейчас же!!
Я кричала так, что даже вырвала Милу из ее ментального контакта.
— Люба, ты чего? Любочка, очнись! Все хорошо!
Мила трясла меня за плечи, я открыла глаза и почувствовала, что он ушел из моей головы, я села, обняла Милу, меня трясло так, что зубы стучали.
— Тихо, тихо, успокойся, все хорошо. Никого здесь нет, все хорошо.
Он в моей голове! Он говорит со мной, искушает! Он знает, что я люблю его, и искушает, — всхлипывала я на плече у девушки.
— Кто, твой отец? В смысле тот… ну, Люцифер который.
— Да.