Наследница огня

Проявляя деликатность, Рован не стал спрашивать, достаточно ли обдуманно ее решение покрыть спину татуировкой. А о том, насколько это болезненно, она знала сама. Он лишь провел рукой по ее испещренной шрамами спине, словно художник, оценивающий состояние холста. Его сильные мозолистые пальцы ощупывали каждый шрам, отчего сотни невидимых иголочек вонзались в ее кожу.

Затем Рован принялся рисовать контуры знаков, которые в течение ближайших часов ему предстояло заполнить чернилами. За завтраком он показал Селене несколько эскизов, торопливо нарисованных на куске пергамента. Они все были на редкость красивы, словно он нашел их у нее в душе. Селену это ничуть не удивляло.

Когда Рован закончил наносить контуры, выпитая Селеной вода потребовала выхода. Ненадолго отлучившись, она снова легла на живот и оперлась подбородком о ладони.

– А теперь не шевелись, – предупредил Рован. – Я начинаю.

Она кивнула и опять стала разглядывать мерцающие узоры на углях очага. Тепло, исходящее от Рована, приятно согревало кожу. Он слегка вздохнул и…

Первый укол обжег ей кожу. Смесь соли с железом усиливала боль. Селена стиснула зубы, но не поморщилась от боли, а приветствовала ее. Рован еще тогда, в крепости, объяснил ей, зачем для таких татуировок нужна соль. Это напоминание тому, на чье тело наносится узор, о пережитых потерях. Хорошо. Очень хорошо. Ей нужны эти напоминания.

Когда Рован наколол второй знак, Селена начала молиться.

Эти молитвы она должна была бы вознести еще десять лет назад. Поток слов на Древнем языке. Рассказ богам о смерти родителей, дяди и Маурины. Четыре жизни, отнятые за неполных два дня. Голос Селены звучал в едином ритме с движениями иглы Рована. Она умоляла бессмертных богов, которых никто никогда не видел, принять в райские земли души дорогих ей людей и уберечь от дальнейших бед. Селена рассказывала о благих делах каждого, за кого просила, вспоминала все их добрые слова и храбрые поступки. Почти безостановочно она шептала слова, запоздало выполняя свой долг дочери, племянницы и младшей подруги.

Иногда ее молитвы превращались в песнь, потом опять переходили в слова. Рован продолжал наносить знаки, и ему казалось, что он наносит не узоры, а живые слова этих молитв. Он не посмел нарушить ее моления и предложить воды, хотя у Селены пересохло в горле и она была вынуждена перейти на шепот. В Террасене она могла петь дни напролет, не ощущая голода, жажды и усталости. Сейчас она решила, что будет молиться, пока Рован не нанесет последний знак. Пока его игла прокалывает ей кожу, она будет совершать это приношение богам.

Когда он закончил, ее спина буквально звенела от боли, но Селена не стала отлеживаться. Превозмогая боль, она встала, и они пошли на соседний луг. Там Селена запрокинула голову и, глядя на луну, запела последнюю песню. Священную песню ее рода. Древнюю фэйскую песню, которую тоже должна была бы спеть еще десять лет назад.

Рован молча слушал. Голос Селены был хриплым и прерывистым. До самого рассвета они лежали на теплой траве и глядели в небо. Отныне кожу ее спины вокруг трех самых крупных шрамов покрывали три повествования о любви и потерях. Первое было посвящено ее родителям и дяде, второе – госпоже Маурине, а третье – королевскому двору и народу Террасена.

На других шрамах, тех, что покороче и помельче, Рован запечатлел истории о Нехемии и Саэме. О тех, кого она горячо любила, но не смогла уберечь.

До сих пор память обо всех, кто был ей дорог, она носила в сердце. Татуировки словно освободили ее сердце, сняв тяжелый груз. Больше она не будет стыдиться своего прошлого.

Глава 61

Настал срок военных игр.

Накануне всем кланам Железнозубых дали день отдыха, однако желающих отдохнуть не нашлось. Ведьмы до последних минут упражнялись. Каждый шабаш обсуждал свою стратегию.

В течение нескольких дней смертные встречали важных гостей – советников и министров адарланского короля. Они собрались на вершине Северного Клыка, чтобы оттуда следить за ходом игр. По возвращении в Адарлан они представят королю подробный отчет: не только имя победительницы, но свои впечатлении о подготовленности ведьм и драконов к воздушной войне.

Казалось бы, давно ли Аброхас совершил этот треклятый перелет и они вернулись на Омагу, срывая улыбки и рукоплескания? К моменту возвращения Маноны бабушки на площадке уже не было. Манона ничуть не удивилась. Она ведь не сделала ничего сверхъестественного. Лишь выполнила то, что должна была выполнить намного раньше.

Время от времени Манона вспоминала о пленной крошанской ведьме. Новых известий о судьбе узницы не поступало. Жива ли она или уже мертва (стараниями Желтоногих) – этого никто не знал. Обуреваемая любопытством, Манона подумывала, не спросить ли у бабушки. Но бабушка ее не вызывала, а являться самовольно и получать новые затрещины Маноне не хотелось.