Наследница трех клинков

– Может быть… если пойму, что мы хоть кому-то тут нужны со своим искусством!

– Какая дикость! – воскликнул, услышав ее слова, князь Черкасский. – Какое свинство! И это – цивилизованное государство на европейский лад!

Он имел в виду, что хорошее государство не привечает иностранцев в ущерб собственным талантам.

– Не расстраивайтесь, князь. В Британии я сделаю себе славное имя и вернусь. После того как… вы понимаете… после этого обо мне заговорят, я выступлю в нескольких ассо и покончу с этим… Там нужны учителя фехтования для знатных девиц, через несколько лет у меня будут прекрасные рекомендации, и я вернусь, – Наташа коснулась рукой его плеча. – Мы встретимся, мы еще сойдемся в зале господина Фишера, у нас еще будут славные ассо…

Но звучало это так, будто терпеливая старшая сестра уговаривает капризного младшего братца.

Громов вздохнул.

– Неужто иного пути нет? – беззвучно вопрошал его неподвижный взгляд.

– Иного пути нет, – так же беззвучно отвечала Наташа. – Три человека, три клинка соединились, чтобы воспитать меня. Я не могу отступить – они слишком много в меня вложили, я перед ними в ответе. И только я могу выступить против убийцы, только я… Может быть, когда верну этот долг…

– Мы будем ждать вас, – говорили темные глаза.

– Если и не дождетесь – я не в обиде…

– Дождусь…

– Будьте осторожны, – сказала вслух Наташа. – В столице остается фрейлен фон Лейнарт, а она злопамятна.

– Сейчас она в Москве вместе с госпожой Егуновой, – ответил князь. – Старая дура не хочет с ней расставаться. И увезла эту чертовку подальше от всех, а главным образом – от моей матушки. Матушку лучше не злить – а Егуновой это удалось. Уж что она от матушки услышала – разве что в кабаке, где пьяные матросы гуляют, повторить впору. А в ответ одно – про милосердие… Выйдет ей боком это милосердие!

Тут Наташа ощутила нечто вроде укола рапиры. Она обернулась.

В десяти шагах от нее стоял Мишка Нечаев. Просто стоял и смотрел. Ему было страх как неловко – и хотелось подойти к мадемуазель Фортуне, и мешало чувство, очень похожее на стыд – слишком много странных дел он натворил, чтобы говорить с Наташей о высоких материях и чувствах.

Мишку насилу выпустили из госпиталя, где с немалым трудом и со всякими медицинскими приключениями вытащили с того света. К нему приезжали фехтмейстеры, два раза с ними приезжала и Наташа, но Мишка был очень слаб и не годен для светских бесед. Он ощутил бодрость только в последнюю неделю – но именно эта неделя у Наташи была занята сборами: стало наконец известно, когда отплывает выбранное путешественниками английское судно.

Мишка узнал об этом случайно – от громовского денщика, который был послан к нему с двумя бутылками хорошего, полезного для выздоравливающих, красного вина и с тремя рублями денег. Осознав, что расставание, в сущности, уже свершилось, а церемонии на причале не имеют особого смысла, Мишка затосковал. И вдруг сорвался, кинулся к фельдшеру, клялся и божился, что здоров как медведь. И по-своему он был прав – душа, кажется, исцелилась.

Они издали глядели друг на дружку и понимали, что сходиться незачем – неизвестно, родятся ли вразумительные слова, а взгляд – вот он!

Мишку заметил Арист и подозвал жестом.

– А ты, сударь, образумься наконец. Иначе однажды покатишь вслед за господами Пушкиными!

Он имел в виду все сразу – и казематы Петропавловской крепости, и Сибирь, и, скорее всего, эшафот.

Судьба Михайлы и Сергея Пушкиных оказалась незавидна. Все подробности Громову сообщил поручик Шешковский, знавший их от своего страшного батюшки, а Громов рассказал фехтмейстерам.

Когда Сергей, упрятав в клавикорды и в стены возка бумагу с водяными знаками, формы работы мастера Каака и штемпеля, отправился, выждав время, в Россию, оказалось, что в Риге его уже с нетерпением поджидает генерал-губернатор Броун.

После того как вице-президент Мануфактур-коллегии Федор Сукин с перепугу раскрыл план братьев Пушкиных и бывшего аббата Бротара, о затее было доложено государыне Екатерине Алексеевне, и она, осознав опасность авантюры, сама занялась розыском, сама переписывалась с Броуном. Письма отправлялись с пометкой «секретнейше», и первое ушло в Ригу 8 февраля.

По ее приказу Сергей Пушкин, прибыв в Ригу, тут же был взят под наблюдение, и таможенные чиновники занялись его багажом под предлогом окуривания – дым полагался вернейшим средством от прибывающих из-за границы повальных и моровых хвороб. Тогда-то опытный таможенный досмотрщик Петер Янсон и отыскал все имущество – бумагу, штемпеля и формы работы мастера Каака. Клавикорды после этого можно было выбрасывать на помойку. Отставного капитана тут же отправили на гауптвахту, а добычу послали в столицу. Она была получена 1 марта. Вскоре по приказу государыни обоих братьев доставили в Санкт-Петербург.

Сергей Пушкин, поняв, чем может для него кончиться эта эскапада, тут же выдал всех соучастников, а Михаил упорствовал и не желал сознаваться. Куда подевался Бротар – так никогда и не узнали. Возможно, кое-что любопытное мог бы рассказать об этом Фрелон, так ведь поди его добудь!