Наследница трех клинков

Но это был лишь миг. Тут же брови, что сошлись было на переносице, расправились, хищная ухмылка растаяла.

– Не бойся, обезьянка, – сказал Михаэль-Мишка. – Нам придется тут провести несколько дней, и я успею отыскать для тебя куклу. Фрау Герта, мы найдем место, куда ее можно будет выводить на прогулку. Но только в сумерках.

Этим местом оказалось соседнее кладбище при гарнизонном госпитале.

Михаэль-Мишка и Воротынский поочередно дежурили в комнатке, где сидела Эрика, поочередно сопровождали ее на прогулку, причем, к ее немалому удивлению, брали с собой пистолеты. Так прошло побольше недели, и наконец Михаэль-Мишка сказал, что пора в дорогу.

Они выехали в ночь. Отдохнувшие кони бодро рысили сперва по Большой Песочной, потом по утыканной верстовыми столбами дороге. Дормез прокатил по перешейку меж озерами, миновал Берг, к утру прибыл в Вангаш. Там между Михаэлем-Мишкой и Воротынским случился спор – ехать ли прямиком на Лемзаль, или свернуть и пробираться на север проселочными дорогами. Сути спора Эрика не поняла, как ни прислушивалась. Ничего ей также не сказали слова «Псков» и «Новгород». Фрау Герта сидела рядом, злая и готовая всякий миг разразиться руганью. Ей новая должность, за исполнение которой обещали хорошо заплатить, уже более не нравилась. Да и неудивительно – везли вовсе не туда, куда обещали.

Она потому и подрядилась смотреть за полоумной девчонкой, что собиралась в Москву, к сыну, который имел там свою пекарню. А в Москве оказалась чума, и за ту неделю, что провели в Риге, сидя в трактире, как узники в тюрьме, эта проклятая чума добилась-таки своего: страшные слухи о ней взбаламутили всю Лифляндию. С одной стороны, то, что не доехали до Москвы, было великим благом, с другой – фрау Герта не на шутку беспокоилась за сына и маленьких внуков, с третьей – ей решительно нечего было делать в Санкт-Петербурге.

Поехали через Псков – и Эрика была немало удивлена и огромной городской стеной, и маленькими белыми церквушками, куда, казалось, и десять человек не поместятся. Спрашивать она не могла, хотя вопросов было множество.

Она твердо решила вернуться сюда – уже замужней дамой, с Валентином, и все узнать, все осмотреть. Может, даже написать путевые заметки, как делают многие дамы: сперва посылают родным с дороги длинные и подробные письма, потом из этих писем составляют целые книжки. Издать можно в Митаве, в типографии Стеффенгагена, ведь к тому времени родители уже простят Эрику и Валентина. Жаль, что они не переписывались – переписку тоже теперь модно издавать, после великого успеха «Новой Элоизы» все взялись за перо. А такой роман, как у Эрики-Вильгельмины фон Лейнарт и Валентина фон Биппен, с тайным обручением и побегом, не каждый день в Митаве случается! То-то проклятый барон фон Опперман позлится!

Эти мысли утешали Эрику все время пути. А ехали неторопливо – берегли лошадей.

Наконец, помыкавшись по каким-то разбитым дорогам, дормез въехал в странный поселок. Готовых домов там, где проезжал дормез, было мало – зато строились целые улицы.

Остановились у обычного дома, в каком могли бы поселиться зажиточные мещане. Михаэль-Мишка, соскочив с коня, отворил дверцу дормеза.

– Приехали, обезьянка, – сказал он, и его лицо, обычно живое и веселое, словно бы посерело – похитителя придавила скопившаяся усталость. – Извольте осчастливить своим вниманием Царское Село. Фрау Герта, здесь мы пока будем жить. Нас ждут, сейчас истопят… как ее?.. Поведете нашу обезьянку мыться.

– Я знаю, о чем вы говорите. Я туда не пойду! – гордо сказала фрау. – Приличной женщине там не место.

– Это отчего же? – спросил Михаэль-Мишка.

Ответ привел Эрику в полное изумление – она еле удержалась, чтобы не вскрикнуть.

– Оттого, сударь, что там вместе моются голые мужчины и женщины!

Михаэль-Мишка расхохотался.

– Эй, Воротынский, Воротынский! – закричал он. – Ты слышал, что испугало нашу добрую фрау? Вылезай, обезьянка! Воротынский, стучи в двери крепче! Слава Богу, наконец-то мы дома!

На стук вышли две женщины, обе статные, румяные и в русских нарядах. Михаэль-Мишка что-то им по-русски растолковал, они засмеялись, глядя на него с истинным обожанием. Это обожание Эрике не понравилось – она лишь теперь сообразила, что белобрысый эллин, не красавец и не аристократ, при всем при этом должен нравиться всем женщинам без разбору, притягивать их, как натертый сукном янтарь притягивает бумажки.

Женщины заговорили, обращаясь к Эрике, и их певучие голоса внушали доверие. Эрика встала, стряхнула с себя руку фрау Герты и выскочила из дормеза прямо в объятия Михаэля-Мишки. Потом она ухватилась за руку своего похитителя и не отпускала, пока не оказалась в уютной комнате. Там лишь она вспомнила, что забыла в дормезе куклу, купленную ей во Пскове. Да и сварливую фрау Герту забыла.

Две милые женщины, которые, как она поняла, были к ней приставлены вместо курляндки, помогли снять желудевое платье, которое в дороге помялось и испачкалось. Обращаясь к Эрике, они повторяли несколько ласковых слов, и одно ей понравилось.

– Голубка, – очень отчетливо сказала по-русски Эрика.