У мостков царица Савская спешилась, передав поводья ближайшему из моряков. Тот так удивился, что принял их. Она поднялась на палубу «Иаили» в сопровождении поджарого охотничьего пса.
– Царица Савская приветствует тебя, флотоводец, и благодарит за твое гостеприимство и заботу.
Она погладила длинные, покрытые шелковистой шерстью уши собаки.
– Плавание пройдет хорошо.
– В добрый час, – торопливо добавил Годавия: не следовало давать морю повод усомниться в человеческом почтении, – и да поможет нам Яхве.
Моряки жили и погибали по воле моря. Годавия придерживался старого обычая называть своего Бога по имени, чтобы было ясно, к кому он обращается.
– На все воля богов.
Когда царица улыбалась, в уголках ее глаз разбегались морщинки. При ярком свете солнца видно было, что она немолода.
Но это не имело значения. Царица Савская, будь она молода или нет, своей улыбкой разогревала кровь в жилах мужчин. Годавия надеялся, что кровь самой царицы не так горяча, иначе плавание по Красному морю обернется нескончаемыми бедами.
– Почти все уже на борту, – сказал Годавия, – шатер для тебя и твоих женщин вот-вот будет готов.
– Мы – я и мои женщины – благодарим тебя. Осталось лишь подняться моим слугам, и придворным, и лошадям – и можно отправляться, как только позволят ветер и волны.
Годавия кивнул, но сердце его упало. «Очи Астарты! Я совсем забыл об этих проклятых лошадях!»
– Не унывай, флотоводец, – казалось, в глазах царицы пляшут отблески смеха, словно солнечные лучи на воде, – все будет хорошо, и плавание пройдет удачно. Неужели ты можешь усомниться в том, что боги ему благоприятствуют?
– Я могу усомниться в чем угодно, – ответил Годавия и спустился с корабля.
Ему предстояло поговорить со старшим по грузам и начать размещать царских лошадей на приготовленном для них корабле.
«Кони, собаки и блудницы… Когда я буду рассказывать об этом за кубком, никто не поверит». Он желал лишь одного: чтобы, когда фарсийский флот наконец войдет в гавань Ецион-Гевера, градоначальнику пришлось не так тяжело и накладно, как ему.
И чтобы для царя Соломона визит царицы Савской оказался достойным всех этих усилий.
«Столько воды». До сих пор Никаулис не приходилось видеть водоема большего, чем Зеркало Богини – озеро у подножия Сияющих гор, дитя горных потоков, прозрачное и холодное, словно лед. На тех берегах прошла юность Никаулис, там она играла в охоту и походы.
Но Зеркало было маленьким. Даже ребенок, подойдя к нему, мог разглядеть противоположный берег по ту сторону водной глади. Море – другое дело.
Корабль плыл по волнам, изменчивым и беспокойным, словно облака. Вдоль борта, пританцовывая, бежали волны, вспыхивая на солнце ярко, словно оперение феникса. На востоке Никаулис иногда различала сушу, но к западу раскинулось лишь море, мерцая и переливаясь до самого горизонта. Она знала, что по ту сторону есть земля – Хуш и Египет, но сейчас при взгляде на эти широкие беспокойные водные просторы в это с трудом верилось.
– Интересно, о чем ты думаешь?
Хуррами чуть не застала ее врасплох – бесконечный плеск волн о деревянный борт, поскрипывание дерева и шелест парусов заглушали другие, более тихие звуки. Никаулис быстро обернулась, коснувшись рукоятки своего кинжала.
– Спокойно, Никаулис, это всего лишь я.
Никаулис тихо вздохнула.
– Я не слышала, как ты подошла, вот и все.
«Я слишком напряжена. Нужно успокоиться, иначе разорвусь, как пересохшая тетива».
Хуррами, улыбаясь, подошла ближе и взялась за поручень.
– Как тебе море? Столько воды – это ведь чудо, правда? А еще эта соль! Я сделала целый глоток этой воды – она и впрямь такая соленая, что отравиться можно. Интересно, как в ней рыбы живут?
– Они привыкли, как же еще?
– Наверное, им даже нравится. – Хуррами уставилась в прозрачную воду внизу. – Столько рыб, и такие красивые. Если поймать несколько для дворцовых прудов, как ты думаешь, царице понравится?
– Они там погибнут.
Никаулис проводила взглядом стайку рыб, голубых, красных и желтых. Повинуясь лишь им понятному сигналу, рыбы метнулись к носу корабля, затем к корме, проскользнув под палубой. Вперед и назад, вправо и влево, словно в танце…
– Может быть.
Хуррами подалась вперед. Из ее прически выскользнула бусинка и упала в море. Мигом дюжина рыбок отделилась от стаи и бросилась к уходящему в глубину шарику. Вода забурлила, а потом рыбы вернулись в стаю.
– Как ты думаешь, они ее съели? – спросила Хуррами.
– Возможно.
Никаулис исподволь наблюдала за царской прислужницей, а та уже вынимала из своей искусно заплетенной косы следующую бусинку, явно желая выбросить еще один яркий шарик ради того, чтобы подразнить наивных рыбок. Хуррами вытащила его и кинула за борт. Снова к нему кинулась стайка рыб, попробовала угощение и, поняв, что оно несъедобно, вернулась к собратьям.
– Никаулис, что ты думаешь о путешествии царицы? – спросила Хуррами тихим ровным голосом.
«Проверка?» Все знали, что Хуррами – глаза и уши царицы. «Поэтому она сама должна понимать, что даже ее праздные вопросы имеют большой вес». Будь то проверка или нет, но учтивость требовала ответа.