Наследница Вещего Олега

– Отчего это почтенный Рафаил бен Авшалом занялся русскими куницами? – спросил тот, просматривая грамоту, покрытую ломаными значками хазарского письма. – Его товар – это челядь или шелк из Сирии.

– Он заключил эту сделку минувшей зимой, когда был в Куяве, – пояснил Ханука. – У тамошнего князя скопилось много куниц и прочих мехов, но сейчас он не может никуда сбыть их по хорошей цене.

– Да, я помню, его люди приезжали сюда год назад, но увезли все обратно. Как мы им напомнили: если кто не хочет отдать десятину как положено, то десятина останется ему самому, то есть поле принесет лишь десятую часть урожая. Но эти язычники не приемлют мудрости Бога, вот и уехали ни с чем.

– Тем самым Бог заботится о тех, кто почитает Его, – улыбнулся Иегуда.

– Но Рафаил не из тех, кто купит себе в убыток. Выходит, за зиму русы набрались ума и продали товар по цене, не противной Богу?

– К тому времени они убедились, что на рынок Кустантины их тоже не так уж спешат допустить. Их посольство вернулось осенью с неудачей. А в таких случаях приходится использовать ту возможность, что пошлет Бог, – развел руками Иегуда.

Никто не мог знать, купил ли Рафаил этот товар в Киеве или нет, но на сердце у купцов было неспокойно. В этой поездке ценой неудачи стал бы не просто убыток, а судьба дочерей.

Пока хазарские мытники осматривали товар, дабы взять десятую часть от каждого вида, Хельги подошел к возу, где сидела Пестрянка, и оперся о край. Она улыбнулась: при каждом взгляде на него у нее сладко замирало сердце.

– Знаешь, что я вспомнила?

– Что?

– Ведь уже скоро – Купалии. Ну, там, у нас! – Она слегка махнула на северо-запад, понимая, что отсюда до дома не то что рукой не достать – и мыслию не дотянуться. – И не верится, что там над бродом сегодня все как раньше: девки венки плетут, отроки костры складывают, бабы зеленого Ярилу вяжут…

Все как тысячу лет перед этим. И только у нее все решительно переменилось. Здесь, за морем, не знают таких обычаев… да и березок что-то не видно. Пестрянка вдруг испугалась, что без этого лето не придет и само годовое колесо собьется с хода, но сообразила: над Великой ведь Купалии будут. Только без нее. А здесь лето давным-давно пришло: вон как солнце печет. И нету этим стенам из желтовато-серого кирпича, этому зеленоватому морю ни малейшего дела – разводили над Великой костры, пели «голубочка» или нет. Мир оказался куда больше и куда сложнее устроен, чем она раньше думала, и это тревожило.

– Ты не жалеешь, что не там? – Хельги положил руки ей на колени.

– Нет, – уверенно ответила она. – Мне по сердцу, как оно сейчас.

С прошлых Купалий миновал всего лишь год, и тогда они тоже встречали велик-день вместе с Хельги, но как все изменилось! Вспоминая себя тогдашнюю, Пестрянка видела какой-то жалкий, брошенный комок сплошной обиды – пусть ей и удавалось хранить вид гордой молодой боярыни. Тогда она еще думала об Асмунде и не подозревала, чем для нее станет Хельги. Что всего лишь через год она окажется на другом краю земли, у самых ворот царства Хазарского – с ним и ради него.

Немолодой хазарин остановился возле воза и сказал что-то, в добродушной ухмылке показывая обломки зубов. Мангуш ответил ему по-хазарски, весело, но решительно.

– Что он хочет? – окликнул Хельги.

– Спросил, не на продажу ли везут эту женщину, и предложил ее взвесить, дабы высчитать десятую часть ее веса в серебре.

– А ты что ответил?

– Я ответил, что если бы даже эту женщину продавали, то высчитывать стоимость пришлось бы в золоте. Но столько золота в городе нет, поэтому мы увезем ее обратно.

Осмотр товара был закончен, десятина выгружена и перенесена в складские помещения таможенного двора.

– Да принесет вам ваше поле девять десятин! – пожелал начальник, прикладывая свою печать к грамоте.

– Амен! – с облегчением поклонились оба купца.

Однако приходилось еще обождать: в этом городе Иегуда, старший над купцами, сам был всего лишь второй раз и уже послал слугу на поиски дома Рафаила. Наконец на мытном дворе появился смуглый большеглазый подросток лет четырнадцати – Моше, младший сын Рафаила.

– Я отведу вас к складам, где можно ставить товар, его примет управляющий, – сказал он, поклонившись Иегуде. – А потом отец приглашает вас к себе в дом.

Мысленно призвав Бога, Иегуда предъявил грамоту с печатью десятнику стражи у городских ворот. Тот сделал знак своим людям, те посторонились, и вереница возов, с тремя купцами во главе и тридцатью русами позади, потянулась в город.

Когда воз приблизился к створу ворот, Пестрянка ахнула: перед ней оказался длинный ход в черноту. От испуга она уцепилась за мешки. Воз въезжал в проем, как в черную пасть; вот на Пестрянку упала густая тень, вот тьма сомкнулась вокруг.

– Что это? – невольно вскрикнула она. – Куда мы едем?

– Не бойся, госпожа! – долетел спереди голос Мангуша. – Крепостная стена толщиной шагов в пятнадцать, сейчас мы внутри.