Наследница журавля

– Я признаюсь, что разговаривала с пророчицей! – крикнула она, пока ее тащили вниз по ступеням. В зале поднялся гам. Один из стражей закрыл ей рот рукой, но тут же отдернул ее, когда она его укусила. – Но я никогда не признаюсь в измене! Разговаривать с другим человеком – это не…

Хэсине заткнули рот. Ее вытолкнули за дверь, створки которой распахнулись вовнутрь, словно оконные ставни, и заслонили от нее весь зал. Она видела лишь несколько ступеней, на одной из которых стоял Цайянь.

Она хотела, чтобы он посмотрел ей вслед. После того, как он предал ее, он мог дать ей хотя бы это. Но он просто отвернулся и стал подниматься на платформу. В следующий миг он исчез из ее поля зрения.

* * *

Хэсину втолкнули в камеру, и она упала на пол. Двери за ее спиной с лязгом захлопнулись.

Она села и невидящим взглядом посмотрела сквозь решетку. Ее заключили в обычную темницу, а не в тяньлао, хотя преступник, совершивший измену такого уровня, должен был оказаться именно там. Она так и не удосужилась расчистить ту часть подземелий после взрыва, и Цайянь, видимо, тоже. Его первый и единственный просчет.

Она прислонилась к стене и прижала к себе колени, как будто надеясь, что если она станет занимать не так много места, все ее проблемы тоже уменьшатся.

Цайянь вступил в сговор с Ся Чжуном.

Цайянь убедил Мин-эр предать ее.

Цайянь подделал ее почерк. Он поменял письма в ее поясе или, быть может, подложил ей новый пояс. Это не составило ему труда. Он был частью ее семьи. Никто бы не удивился, если бы однажды ночью, пока она сидела в глубине архивов, он заглянул в ее покои.

Или он мог подговорить Мин-эр сделать это за него. Хэсину затрясло еще сильнее, но ее глаза оставались сухими: она была слишком ошеломлена для того, чтобы плакать. Цайянь безукоризненно выстроил свое обвинение, учитывая, что Серебряный Ирис умерла. Уцелей она во время беспорядков, он бы привел ее в зал суда и пустил ей кровь на глазах у всех. Ее бы казнили вместе с Хэсиной, но ему не было бы до этого дела. Серебряная стала бы лишь пешкой в его игре, такой же, как и все остальные.

Даже теперь в дальних уголках сознания Хэсины маячило чувство вины. Когда усталость наконец одолела ее, она увидела во сне, что на рассвете ее место занял Цайянь, и нож палача впивается в его плоть, а не в ее. Когда все закончилось, она подползла к нему, прижала к груди и зарыдала. Прежде чем он предал ее, он был ее братом. Прежде чем он настроил всех против нее, она убила единственного близкого ему человеку. Ее слезы и муки раскаяния можно было объяснить.

А его кровь и предательство – нет.

* * *

По другую сторону решетки стояла старший секретарь со свитком в руке. Подчиненная Хэсины пришла зачитать ей приговор.

За угрозы в адрес высокопоставленного министра Хэсине запрещалось в течение следующих трех месяцев заходить в зал суда.

За незаконные манипуляции с выбором представителя Хэсине запрещалось в течение года направлять дела на рассмотрение Совета расследований.

Но все это, конечно, не имело никакого значения, потому что за преступный сговор с пророком Хэсину ждала казнь от тысячи порезов, которая должна была состояться на следующее утро после шестого удара гонга.

Секретарь свернула свиток.

– К вам посетитель, – сказала она, удаляясь.

Хэсина приготовилась увидеть Ся Чжуна.

– Цветочек мой.

Но если бы она знала, что это Мин-эр, она бы даже не пыталась подготовиться к встрече с ней. Перед своей придворной дамой она была беззащитна. Когда женщина опустилась на колени, сердце Хэсины словно обратилось в фарфор – хрупкий и холодный.

– Не называй меня так. И перестань плакать.

Мин-эр вытерла слезы с круглых, как яблоки, щек и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать.

– Если хочешь просить прощения, не утруждай себя.

– Я знаю, – прошептала Мин-эр. – Я только хочу, чтобы вы узнали правду.

По мнению Хэсины, для этого уже было немного поздно.

– Тогда быстрее говори то, что хочешь сказать.

– Цве…

– Но если не можешь держать себя в руках, лучше уходи.

– Меня заставил министр Ся. – Глаза Мин-эр снова наполнились слезами. – М-министр Ся узнал о моей дочери.

Хэсина подняла на нее взгляд.

– У тебя есть дочь?

Служанкам и придворным дамам запрещалось заводить собственные семьи.

Мин-эр кивнула.

– Она родилась до срока. Женщина, принимавшая у меня роды, сказала, что она не доживет до своих первых именин. Сейчас ей уже семнадцать…

Столько же, сколько Хэсине.

– …и она до сих пор много болеет, но вместе с тем она так полна жизни. О ней заботится моя сестра. Я отправляю им свое жалованье, чтобы они могли заплатить врачу за осмотры и лечебные настойки.

В горле Хэсины образовался болезненный ком.

– Мне жаль. – Мин-эр промокнула глаза, но через секунду на них снова выступили слезы. – Мне так жаль.

Что Мин-эр ожидала услышать в ответ? Я все понимаю? Я прощаю тебя? У тебя была уважительная причина, чтобы предать меня? Внезапно Хэсину накрыла злоба по отношению к дочери Мин-эр. Эта девушка украла у Хэсины единственную мать, которая у нее была.

– Уходи долой с моих глаз.