Наследницы

Суэйну очень хотелось выпить пива. Он посмотрел на спаниеля, лежавшего рядом с двумя колли, черной и белой, у открытой двери, и подумал, что их братание зашло слишком далеко и что было бы хорошо хоть на время разлучить спаниеля с этими овечьими собаками, пока он не забыл, кто его хозяин и где его дом. Кроме того, здесь было тихо как в могиле. Ему никогда прежде не доводилось бывать в таком спокойном месте; такая тишина действует человеку на нервы.

– Хорошо, если вы не против.

– Конечно, я не возражаю. Я даже чувствую себя виноватой за то, что вы так долго несете свою вахту. Вам бы следовало взять кого-нибудь себе в помощники.

– Завтра сюда пришлют местного полицейского, мисс. А в день свадьбы их будет великое множество. – Суэйн продолжал колебаться. – Его светлость сказал, чтобы я не спускал с вас глаз.

– В этом нет нужды. Выпейте пива, мистер Суэйн. Повторяю, вы заслужили его.

Оставив Глэдис мыть посуду, Ханичайл поднялась наверх и, включив лампу, с удовольствием оглядела комнату. Она ей очень нравилась. Медная кровать имела фарфоровую вставку, изображавшую пастушку в кринолине и трех маленьких ягнят. Лаура сказала, что этой кровати столько же лет, сколько и дому, – два столетия. В комнате стояло полированное трюмо из красного дерева с серебряными канделябрами по обеим сторонам зеркала, рядом – такой же стул, а еще пара мраморных ночных столиков с лампами под розовыми шелковыми абажурами. Огромный старый гардероб покрывала резьба в виде херувимов и снопов пшеницы; а перед викторианским изразцовым зеленым камином располагалось удобное кресло с разноцветными подушками. Обои, с гирляндами роз на них, выцвели до приятного розового цвета, а вместе с ними и ковры. В комнате ничего не делали специально, но она выглядела великолепно.

Поставив локти на подоконник, Ханичайл стала прислушиваться к вечерним звукам: блеянию овец в поле, шелесту листьев на ветру, к крикам совы, обитавшей на сеновале.

Она вспомнила, какой одинокой себя чувствовала на ранчо, слушая звуки ночи. Сейчас она уже не была одинокой; она была счастливейшей женщиной на свете, если не считать Лауры, у которой через два дня свадьба.

Ханичайл подумала, как было бы чудесно, если бы она вышла замуж за Алекса, но жизнь – непростая штука. Они оба решили, что будут счастливы столько, сколько смогут. Они любили друг друга, и клятвы, данные друг другу, связали их прочнее брачных уз. Когда-нибудь, возможно, Алекс, став свободным, и женится на ней. Но, вспомнив несчастную, красивую, безумную Оттавию, Ханичайл решила, что никогда не уронит своего достоинства, заставляя Алекса жениться на ней.

– Я ухожу, мисс Ханичайл! – крикнула снизу Глэдис.

– Хорошо, Глэдис. – Ханичайл подбежала к лестнице, чтобы попрощаться с ней. – Увидимся завтра.

– Рано утром, мисс. Еще столько предстоит сделать. Ведь через два дня свадьба.

Глэдис ушла, с грохотом захлопнув дверь, за что ее постоянно ругала Джинни Суинберн. Глэдис была «грохотушка», и этим все сказано: она грохотала дверями, с грохотом ставила кастрюли на стол, сковороды на плиту, и никакие замечания не могли заставить ее не делать этого.

Ханичайл с минуту постояла, наслаждаясь тишиной в доме, затем спустилась вниз по лестнице и через холл прошла в просторную гостиную, где были выставлены свадебные подарки. Проходя по холлу, она взглянула на стенные часы. Стрелки сошлись на девяти. Всего один час – и Алекс приедет.

Она включила свет, и горы серебра засверкали. Обеденный стол был загружен подносами, канделябрами, тостерами, кубками и обеденными приборами в коробках из красного дерева. На других столах, покрытых белыми скатертями, громоздилось множество других дорогих предметов, а на массивных буфетах стояли фарфоровые сервизы. Ханичайл знала, что все это есть в Сакстон-Моубри, но Лаура сказала ей, что и это лишним не будет, так как они собираются купить в Лондоне дом.

Выключив свет, Ханичайл прошла на кухню, решив съесть хотя бы бутерброд. Она отрезала ломоть хлеба, который Глэдис испекла утром, намазала его маслом домашнего изготовления и положила два кусочка огурца. Прислонившись к двери, она ела бутерброд, размышляя, какой англичанкой она теперь стала.

Потоки света падали из окна на лужайку; за колокольней показался полумесяц. Небо было чернильно-синим, и все дышало покоем, словно готовясь к предстоящей свадьбе. Ханичайл прислушалась: ей вдруг показалось, что она слышит шум приближающейся машины вдали, но все было тихо.

Ханичайл позвала свистом собак, но они не прибежали, и она решила, что они последовали за спаниелем в «Красный лев».

Закрыв дверь, Ханичайл вернулась в свою комнату. Она расчесала волосы, слегка подкрасила губы и подушилась «Шанель № 5». Скоро приедет Алекс! Ханичайл посмотрела на часы – почему так задерживаются Лаура и Джинни? Было почти десять. Внизу послышался какой-то шум, и Ханичайл решила, что это они.

Подойдя к лестнице, она спросила:

– Лаура, это ты?

Ответа не последовало.