Наследницы Белкина

— Странная у вас внучка, — не выдержала однажды Валя. — Хотя бы раз в гости пришла…

— Это не внучка странная, это жизнь наша странная, — сказала Изольда. — Тебе трудно понять Лилию, потому что ты ничего не знаешь, но я расскажу, обязательно расскажу.

Глава 22. Фаворитка

Опера всегда была с Татьяной — еще в материнской утробе она слушала хор и сама словно пела вместе с мамой. Но понять, что они с оперой неразлучны, Татьяна смогла только под самый закат карьеры, когда новенькие, сладко пахнущие молодым потом хористки начали теснить ее к дальним декорациям. Когда голос начал стареть, уставать, капризничать. Впрочем, до этих печальных дней еще должны были пройти годы.

Татьяна не верила байкам про ангела, тридцать лет разлуки и счастливую старость, она думала, что Согрин всего лишь пытался приукрасить расставание.

Через месяц после того, как они виделись с Согриным в последний раз, Татьяна потеряла голос.

Врач сказал все, что обычно говорят врачи в таких случаях, — надо побольше отдыхать, поменьше нервничать, и тогда, возможно, голос вернется, мы с вами, дорогая Татьяна Всеволодовна, знаем, что это товарищ капризный. Татьяна попыталась представить себе, как она будет жить без голоса, но у нее ничего не получилось, голос и был настоящей Татьяной, а теперь осталась жалкая оболочка, осиротевшая и пустая. Голос — живое существо, которое может болеть, стареть, капризничать, уходить и умирать, и теперь Татьяна беспокоилась об этом существе как о близком человеке — куда он ушел, где прячется и собирается ли в конце концов возвращаться?

В театре ей дали отпуск, и Татьяна засела дома, обложенная книжками, как еретик на костре. Илья забегал каждый вечер — готовил ужин, делал с Олей уроки, встречал мать после спектакля.

— Ты дура, Татьяна, — ласково сказала однажды мать, еще не вышедшая из роли Лариной. — Выходи замуж, пока не поздно.

Татьяна придвинула книгу ближе к лицу, Оля вышла из комнаты, приложив хорошенько дверью. С тех пор как в доме появился Илья, девочка перестала ходить к художникам и даже с тем скульптором, случайно встречаясь в лифте, не здоровалась. Оле было почти тринадцать, и она всегда очень хорошо знала, чего ей хочется.

— Я задумал новый роман, — рассказывал Илья вечерами. — Там будет пять главных героев, как в opera seria. У каждого — своя партия, еще хор из второстепенных персонажей, дуэты и один — очень мощный квартет…

Илья и раньше любил оперу, а теперь ходил туда, как Согрин в свое время, на каждый Татьянин спектакль. Мысли о Согрине не исчезали из жизни Татьяны, а голос не возвращался.

Из театрального профкома прислали путевку в санаторий, и Татьяна с дочкой отправились на поиски голоса — вдруг его удастся возродить при помощи йодобромных ванн и кислородных коктейлей? Санаторий был стареньким и страшным — понурая мебель, сочные комары, почти земляной пол в душевой, напоминавшей не то окоп, не то тюремную камеру. В ингаляторной на Татьяну однажды свалился громадный кусок побелки — раскрошился на плечах белым порошком. Вечером устраивали танцы.

Оля влюбилась в красивую даму и выбрала самый неудачный способ завоевать предмет страсти — вышучивала ее хилого сына. Татьяна перечитала все книги, что были с собой, прошерстила жалкую санаторскую библиотеку и уже с утра в субботу начинала ждать Илью с новым запасом зелья. Он приезжал рано, первой электричкой, и вел Татьяну гулять к берегу озера, до краев налитого коричневой, заводской водой. За ними следили пауки, водомерки и Оля, прятавшаяся в ближних кустах.

Прогулки по берегу ржавого озера вернули Татьяну в давнее детство, когда мать отправляла ее на дачу с детским садом, — там тоже были зеленые запахи и густое жужжание лета. Неизвестно, что помогло больше — усердие врачей, размеренный режим или детские воспоминания, но голос вернулся к Татьяне, как блудный сын или ветреный муж, — однажды утром она обнаружила его на месте, и вел себя голос так, словно никуда не уходил. На радостях Татьяна собралась домой — к неудовольствию дочери, подружившейся, наконец, и с красивой дамой, и с ее болезненным отпрыском. Голос готовился к подвигам, Татьяне было всего тридцать два.

Голос — как болезнь, никого не спрашивая, селится в теле и уходит из него — тоже без лишних объяснений. Полюбив Согрина, Татьяна думала, что сможет обойтись без театра, — но без голоса, как выяснилось, она жить не умеет. Это были ее краски, ее слова, ее картины, фотографии, декорации, книги — все двери открывались одним ключом.