Наследства

Габриэль Витткоп Наследства

First Clown: What is he that builds stronger than either the mason, the shipwright, or the carpenter?

Second Clown: The gallows-maker; for that frame outlives a thousand tenants.

William Shakespeare, Hamlet. Act V. Scene I[1]

За два месяца до того, как повеситься, мсье Селестен Мерсье, приступая к супу из сельдерея, спросил жену, как назвать виллу. Остроумная по собственной милости Анжель Мерсье, хоть название и впервые пришло ей в голову, ответила, устремив вдохновенный взор к люстре:

— Ну так… «Селена» же. Селена — это луна, весьма поэтично, правда?.. А суп просто отменный.

Мельхиоровый половник нырнул в кастрюлю, пустив волны: в этот вечер 2 февраля 1895 года расположение планет было поразительно неблагоприятным — восходящая луна вступала в одинаковую конъюнкцию с Меркурием и Венерой. Она была вовсе не Артемидой, а неистовой Гекатой и как подлинная дочь Титанов хмуро и грозно плыла среди дымчатой пурпурно-ультрамариновой слизи.

Патовая улыбка пробежала и по лицу Анжель Мерсье, довольной зимним супом и тем, что служанка, несмотря на холод, безропотно вымыла все окна. Впрочем, дабы вознаградить себя за труды, Мариетта густо харкнула в суп. Она принесла наварен с яблоками, когда Селестен Мерсье откупоривал бутылку красного руссильона.

— Как только покончим с садом, отметим это шампанским.

Слово «отметить» показалось ему особенно радостным — так же радовался он тому, что работы на вилле почти завершены, плотники уехали, хотя маляры, правда, еще немного копаются, а кладбищенский садовник высаживает на террасе последний куст самшита.

— Какое неожиданное везение, что всем занимается Тристемер. Не знаю, что бы я без него делал. Он взял на себя все мои заботы, все хлопоты…

Селестен Мерсье и впрямь совершенно не вникал в дела. Он был директором лицея для мальчиков, и его наградили академическими пальмами за сборник стихов — безумная трата сил, все же принесшая ему славу «ножанского рапсода». Наследство, к превеликому изумлению директора доставшееся ему двумя годами ранее, побудило к строительству. Средств не хватало, и пришлось взять не только кредит в банке, но еще и частную ссуду — по обычной в таких случаях процентной ставке. Во время этих операций Селестен Мерсье случайно познакомился с Адриеном Тристемером, агентом по недвижимости и подрядчиком.

— Тристемером я очень, очень доволен, — сказал Селестен Мерсье, и вены на его красном лбу вздулись загадочными рунами, когда он с хлопком выдернул пробку.

— Жаль только, что он такой беспечный, — вздохнула мадам, задумчиво раскатывая большим и указательным пальцами полумесяц из хлебного мякиша. Баранина была жесткой, вино слегка отдавало пробкой, а Адриен Тристемер и впрямь был беспечен. Стройный, с темно-русыми седеющими волосами, овальным лбом, таким же подбородком и шелковистыми усиками под прямоугольным носом, он моргал за пенсне в стальной оправе ясными медвежьими глазками. Говорил он спокойным голосом, очень точно все объяснял (по крайней мере, то, что хотел объяснить), показывал сметы и счета. Страшно довольный тем, что свалил все на него, Селестен Мерсье составил в конторе г-на Шарля Гийу доверенность, предоставлявшую Тристемеру полное право действовать от его имени, а также платежное поручение хранителю денежных средств.

Строительство началось в июле 1893 года, и, не считая значительного повышения расходов, связанного с техническими трудностями, вызванными сильным наклоном местности, все развивалось так хорошо, что в конце зимы 1895‑го в Гравеле уже возвышалась вилла, южный фасад которой выходил на террасу и лужайку, спускавшуюся к северному берегу Марны.

Селестен Мерсье построил дом для того, чтобы его сдавать, причем сдавать дорого, ибо дом был красив. «У меня это легко получится», — думал директор, попивая кофе и продевая большие пальцы в проймы кремового жилета, слишком плотно облегавшего брюхастое туловище.

— «Селена», — самодовольно повторила жена, — «Селена»…

Все радовались. Особенно Адриен Тристемер.

* * *