Наследство

— Конечно не сможет. — Ответ звучит резковато, и я скашиваю на Динни глаза. Он явно озабочен, в машине снова воцаряется молчание.

— А что случилось с отцом ребенка? — осторожно задаю я непростой вопрос.

— Что с ним случилось? Да ничего пока. Но случится, если я до него доберусь, — зловеще сулит Динни.

— Ясно. Он повел себя не как рыцарь без страха и упрека?

— Он — двадцатилетний идиот из города. Втолковывал Хани, что с одного раза нельзя забеременеть.

— Старая песня, — подмигиваю я. — И ему уже двадцать? Знал ведь наверняка, что врет…

— Я уже сказал, пусть только попадется мне… Хани не хочет говорить, как его фамилия и где он живет, — мрачно добавляет Динни.

Я хитро кошусь на него, улыбаюсь.

— С чего бы это, — шепчу я. — Знаешь, а ведь неплохо, наверное, растить ребенка вот так, жить, как вы живете. Разъезжать повсюду, где захочешь. Ни тебе ипотеки, ни работы от звонка до звонка, никакой мороки с яслями и детскими садами… Красота, свежий воздух и никаких соседей… — фантазирую я.

— Все это прекрасно для таких, как я, но для пятнадцатилетней девочки, незамужней и с ребенком на руках? Она ведь даже школу еще не закончила, — вздыхает он. — Нет. Придется ей возвращаться домой.

Я торможу перед домом. В окне кабинета так и горит свет, как я его оставила, освещая голые ветки ближайших к дому деревьев.

— Спасибо, Эрика, что отвезла нас. Ты здорово находишь общий язык с Хани, ты так ее успокаивала… вообще, ты молодчина, — благодарит Динни, держась за ручку дверцы.

— Может, зайдешь? Хоть согреешься. У нас есть бренди, и можно принять душ, если хочешь. Ты же весь в грязи, — предлагаю я.

Он смотрит на меня, как раньше, иронично, склонив голову набок.

— Ты предлагаешь мне душ? — улыбается он.

— Что захочешь. Чистая футболка, думаю, тоже найдется. — От смущения я путаюсь в словах.

— Не думаю, что это удачная мысль, Эрика.

— Господи, Динни, да что же это такое! Это ведь просто дом. И ты здесь желанный гость в любое время. И совершенно не нужны эти церемонии, я просто предлагаю тебе воспользоваться удобствами.

— Не уверен, что уж настолько желанный. Я ведь заглядывал на днях, разговаривал, с Бет. Она меня внутрь не пустила, — тихо говорит он.

— Знаю, — произношу я раньше, чем успеваю остановиться.

Динни смотрит на меня непонимающе.

— Я все слышала. Я была наверху, на лестнице, — оправдываюсь я.

Динни делает мне большие глаза:

— Узнаю старушку Эрику.

— Так ты войдешь? — улыбаюсь я.

Динни долго молча смотрит на меня, и я начинаю чувствовать себя неуютно. Потом он оглядывается и смотрит в окно, на неприветливую бурную ночь.

— Ладно. Спасибо, — кивает он.

Я провожу Динни в кабинет. Огонь погас, но здесь еще очень тепло. Подойдя к окну, я задергиваю шторы.

— Господи, какая же тут темень! В Лондоне шторы нужны, чтобы отгородиться от света, а здесь — от темноты, — замечаю я.

Ветер швыряет в стекло сухой лист и не дает ему упасть.

— Ты по-прежнему утверждаешь, что плохой погоды не бывает? — лукаво интересуюсь я.

— Да, но признаю, что на мне сегодня определенно была неподходящая одежда, — уступает Динни.

— Садись. Я схожу за бренди, — говорю я.

Крадучись войдя в гостиную, стараюсь не шуметь, беру графин и два хрустальных стакана. Тихо прикрываю за собой дверь.

— Бет спит, — сообщаю я, наполняя стаканы.

— Дом остался совершенно таким, каким я его помню, — замечает Динни, сделав небольшой глоток и слегка поморщившись.

— Мередит никогда не была сторонницей перемен, — пожимаю я плечами.

— Кэлкотты — настоящая старая гвардия. С чего бы ей что-то менять?

— Были старой гвардией. Ты вряд ли можешь сказать это о Бет или обо мне. Я просто обедневшая школьная учительница, да и Бет, разведенная мать-одиночка, тоже трудится в поте лица.

На это Динни улыбается загадочно, чуть озорно:

— Ох, и бесили же вы, должно быть, этим старуху.

— Спасибо. Нам нравится так думать, — улыбаюсь я в ответ.

— Хочешь еще? — спрашиваю я, когда его стакан опустел.

Динни мотает головой, потом вытягивается в кресле, заложив руки за голову, и выгибает спину дугой, как кот. Я чувствую жар внутри, кровь молотом бухает в ушах.

— А вот на душ я, пожалуй, соглашусь. Признаюсь, такой возможности мне давно не подворачивалось.

— Конечно, — небрежно киваю я. — Тебе туда.

Это самая дальняя комната от Бет — спальня Мередит, и душ там самый лучший. Стеклянные стены кабинки стали матовыми от известкового налета, зато лейка огромная и обдает настоящим каскадом горячей воды. Я достаю новый кусок мыла, чистое полотенце, включаю прикроватную лампочку, потому что верхний свет горит слишком ярко. Бет, проснувшись, может увидеть полоску света под дверью и отправится выяснять, что здесь происходит. Динни стоит посреди комнаты, поворачивается, рассматривает огромную кровать, тяжелые гардины, элегантную антикварную мебель. Неровные половицы покрыты вытертым ковром серо-зеленого цвета. Мне до боли знаком этот запах пыли, нафталиновых шариков и псины.

— Это ее комната, так ведь? Спальня леди Кэлкотт? — уточняет Динни. В тусклом свете его глаза кажутся черными и непроницаемыми.

— Здесь самый лучший душ, — равнодушно поясняю я.