Наследство

— Не могли бы мы закончить на сегодня, Хатч? — спросила Кэролайн.

— Я думаю, для первого дня достаточно, — кивнул Хатч с улыбкой, поддергивая джинсы. — Еще пару раз потрудиться, как сегодня, и мы станем называть вас Энни Оукли.[16]

Чувствуя себя уже не такой неумехой, как прежде, Кэролайн внимательно слушала Хатча, объяснявшего, как удобнее слезать с лошади. Вдруг нога как-то выскользнула из стремени, юбки обмотались вокруг ног, так что она неуклюже свалилась на песок, приземлившись на четвереньки. Из груди вырвался писк. За спиной Кэролайн тихонько фыркнула Клара, явно удивленная.

— Черт! Как ты, Кэролайн? — Корин поспешно соскочил на землю.

— Ну, это не совсем то, что нужно было сделать, — невозмутимо заметил Хатч, поддерживая ее под руку. — Погодите, отдышитесь сначала.

Но Кэролайн не собиралась рассиживаться в грязи, в опасной близости от Клариных копыт. Она поскорее поднялась на ноги, закашлялась. Глаза у нее слезились от попавших песчинок, колени дрожали, шею свело, а рука, на которую пришлась вся сила удара, сильно болела. Кэролайн взглянула на Корина, ненавидя себя и чуть не плача от стыда.

— Ух, а вид у вас сейчас такой же свирепый, как у Инферно, — восхищенно сказал Хатч.

— Да, и глаза так же горят огнем, — ухмыльнулся Корин.

— Не смейте… надо мной насмехаться! — прошипела Кэролайн. Внутри у нее все и впрямь пылало от гнева и отчаяния.

Развернувшись на каблуках, она быстро пошла к дому на трясущихся после верховой езды ногах, вся дрожа от унижения. Это было совершенно непереносимо — так опозориться, выставить себя на посмешище.

— Да что же ты, Кэролайн! Вернись! Я не думал над тобой насмехаться! — слышала она голос Корина у себя за спиной, но постаралась расправить плечи и продолжала идти вперед, не оборачиваясь.

Осень нагрянула в прерию чередой яростных грозовых ливней, канонадой градин, сыплющихся с потемневших небес. Однажды вечером с ранчо приехал Хатч и, греясь у плиты, сообщил о потере трех голов скота. Животные были поражены молнией, ударившей прямо в середину стада и разбросавшей их, как конфетти. Кэролайн, слушая старшину ковбоев, побледнела, и Корин смерил его убийственным взглядом. Но бедняга, у которого клацали зубы, а сведенные холодом красные пальцы походили на когти, ничего не заметил. Хмурая осень продержалась недолго, вскоре настала настоящая зима. Корин приходил домой обедать на негнущихся от мороза ногах, на густых бровях застывали льдинки. Это, однако, не мешало ему бурно радоваться при виде жены и восклицать:

— Ох уж этот чертов ветер, чтоб его, прямо с ног сбивает!

Подобные выражения уже не шокировали Кэролайн. Все же она слегка хмурилась, больше по привычке, и куталась в платок, спасаясь от холодного воздуха, проникающего в дом вместе с ее мужем. Она и представить не могла, что будет тосковать по летнему зною и с нетерпением ждать солнца.

Провожали старый, 1902 год и встречали новый, 1903-й в гостях, на ферме Фоссетов, — на праздник были приглашены все соседи с окрестных ранчо вместе с семьями и работниками. Ночь была тихой и сухой, воздух застыл неподвижным ледяным покрывалом. Пока ехали в коляске, у Кэролайн замерзли пальцы на ногах и руках, а уши и кончик носа онемели. Ночь была безлунная, фонарь на коляске тускло освещал прерию на жалкие несколько ярдов. Густая тьма вокруг казалась живым существом из плоти, она смотрела, наблюдала. Кэролайн поежилась и придвинулась ближе к Корину. Позади слышался топот копыт, там скакали объездчики с ранчо Мэсси, стараясь держаться ближе к коляске, будто им тоже чудилась погоня. Когда впереди показался дом Фоссетов и замаячили мерцающие огни, Кэролайн молча, одними губами произнесла короткую благодарственную молитву, и ей стало легче дышать.

Во дворе пылали костры, на громадных сковородах, дымясь и брызгая жиром, жарилось мясо, и в этом оазисе света и жизни посреди мертвой, темной равнины собирались люди и кони. Кто-то то и дело жал Корину руку, хлопал по плечу, и вскоре они с Кэролайн оказались среди дружелюбной толпы соседей. В амбаре играли музыканты — аккордеон, скрипка и барабан, внутри было тепло от жарких тел танцующих, пахло животными, дыханием и потом. Из старой рваной простыни ребятишки Энджи соорудили транспарант с надписью «С Новым годом!» и растянули над воротами, где он красовался, то обвисая, то раздуваясь на ветру, как парус. У Энджи было две девочки, восьми и двенадцати лет, и четырехлетний мальчик с такими же рыжими волосами, как у матери и самыми синими глазами, какие Кэролайн доводилось видеть. Даже танцуя, хохоча и болтая с гостями, Энджи краем глаза посматривала на этого чудесного веселого бутуза, а заметив восхищенный взгляд Кэролайн, подозвала его.

— Кайл, это наша добрая соседка Кэролайн Мэсси. Ну, что нужно сказать? — шепнула она мальчику, подхватывая его и сажая к себе на бедро.

— Офень пиятно, миффуф Мэффи, — неразборчиво пробормотал Кайл, не переставая сосать палец.