Наследство

Тот осклабился на эту начальственную ласку; налил себе коньяку по-простому, сразу полный стакан, и выпил его затем в несколько глотков, как водку или воду, запрокинув голову и двигая мужественным кадыком.

Белоголовый дружески улыбался им всем.

— Ой, намучилась я сегодня! — шепнула Валя, по-хозяйски управляясь с магнитофоном, а затем подсаживаясь к Мелику и касаясь мокрыми губами его уха.

Мелик услыхал, как начальник с золотыми зубами спрашивает Льва Владимировича: кто это? — и как Лев Владимирович поспешно объясняет: это мой приятель, свой парень, он сейчас еще девочек приведет, только-только звонили. Тому, впрочем, было уже все равно: он держался за шею и крякал, пропуская рюмку за рюмкой в надежде унять боль. Лишь мысль о Васюхе поддерживала его: Васюха был военный переводчик и пока что гнил где-то в Тропической Африке, но денег у него было уже на две «Волги», и папаша предрекал ему будущность консула.

— А где вы были-то? — спросил Мелик, отодвигаясь из опасения раздражить понапрасну чужих.

Валя бегло взглянула на него:

— Да так… Но история, я тебе скажу, первый раз я в такую попадаю… Я с этой дурой так намучилась, так намучилась, — она показала на свою товарку, которая сидела на диване, опустив глаза, пунцовая и свирепая, рядом с той, первой девицей, Галочкой.

Эта, хотя они как две капли воды были похожи друг на друга, одинаково причесаны и в платьях одного покроя, была шокирована таким соседством или вообще всей компанией и впала в свое прежнее истуканское состояние, презрительно корчась на заляпанные грязью лакированные сапоги соседки.

— Это Тамарка, мы в техникуме вместе учились, — не унималась бывшая Меликова невеста, — в общежитии вместе жили, койки рядом. Ну, мы-то давали шороху, и пили, и… все такое, а Тамарка ни-ни, невинность блюла, в институт поступила. Всё в Москве хотела остаться. Как будто в Москве иначе остаться нельзя. Я вон шесть лет без прописки живу, и ничего! Замуж она все хотела выйти. Вот, познакомилась с парнем, ей уже кончается срок, кончает она институт. Она все тянула, не давала ему. Теперь срок кончается. Она вроде подпустила его, только, говорит, осторожно, я девушка. А он говорит: ах, ты девушка? так иди ты отсюда на… ты мне не нужна такая! Что за парень, не пойму, мудак такой? Испугался, что ли, чего? Может, импотент, испугался, что не справится? Ты не знаешь? Теперь — что характерно. Эта пришла ко мне сегодня в слезах: давай, говорит, помоги, у нас с ним сегодня последнее свидание, упросила его, говорит. Сказала, что, мол, пошутила. Давай, говорит, надо мужика найти, до семи часов время. В семь он с работы приходит. Я звонить сразу туда-сюда, ей ведь тоже просто с улицы не возьмешь, забоится, еще крик подымет, подцепит еще чего-нибудь. Никого нет! Утро, что сделаешь, все служат. Хорошо, догадалась Левке позвонить, а у него как раз эти сидят, за город по делам на машине собираются. Ну, мы сюда, ну и поехали, познакомились. Он ее в лесочке и трахнул, — она кив нула на Понсова. — Теперь она того в два счета охомутает.

— Хм, а вдруг, наоборот, нет?

— Я тебе точно говорю. Я его видала. Тухлый мудак. Он сам ни разу не нюхал.

— А кто этот Понсов, шофер? — уклонился от спора Мелик.

— Нет, что ты, он научный работник, — с уважением сказала она. — С шофером она бы не стала.

— А по какому поводу такое веселье-то? — снова спросил Мелик теперь уже у нее.

Она явно была в курсе чего-то, но промолчала, лишь посмотрела, как показалось Мелику, немного странно и даже сделала движение, чтобы уйти. Мелик удержал ее за руку, сдавив, усадил опять. Посмотрел, но все по-прежнему почтительно слушали лысого, который сквозь стиснутые золо тые зубы, не останавливаясь, продолжал бубнить про Ва-сюху, а заодно и про себя и про свою жену, Настеньку, плечом к плечу прошедшую с ним всю войну. Только Лев Владимирович как будто был слегка обеспокоен таким долгим Меликовым разговором и последней пантомимой.

— Я где только не был, — продолжал рассказывать лысый, побагровевший от водки (теперь пили экспортную «Столичную») и от боли. Глазки его совершенно уже заплыли. — Я перед войной уже консулом был в Болгарии… И Васюха через три года будет консул и советник! Васюха не подкачает! Я и на Севере был, с документами «Красной звезды», уполномоченным был, особоуполномоченным. В торошение попадал. Знаете, что такое торошение? Лед вот такой вот, как гора! Расскажу потом. Я много чего повидал. Васюхе легче. Я в тридцать седьмом году был кто? Я был завгар, заведующий гаражом, в Кременчуге. Но я не только завгар был, я был в бюро горкома партии уже. Получал большие по тем временам деньги. — Он самодовольно ухмыльнулся. — Копейки, конечно! Но тогда из моих дружков столько никто не получал! И вот меня вызывают, езжай, говорят, в Москву, в школу… О-о-о!.. — забывшись, он неудачно дернул шеей и, стеная, повалился на диван.