Все два дня их одежда так и пролежала, сваленная у кровати. Из-за закрытых ставень они не различали время суток. Утомленные, они засыпали на пару часов, а потом просыпались и снова бросались с омут объятий и поцелуев. От предчувствия неминуемого их страсть становилась только сильнее, они отдавались друг другу без остатка, ведь кроме этой близости у них больше ничего и не осталось.
В очередной раз проваливаясь в сон, прислушиваясь к тихому дыханию Александры, лежащей у него на груди, Никита думал о том, что может без сомнения считать себя человеком удивительной судьбы. События последних дней были настолько непредсказуемыми и концентрированными, будто вселенная сжалилась над ним и решила дать ощутить всю полноту жизни перед ее концом.
В день, когда должен был состояться обряд, выпало по пояс снега.
«Будто саван», – подумал Никита безучастно и поймал себя не мысли, что внутри у него также бело и холодно. Он совсем не боялся, был спокоен и даже торжественен. Он подозревал, что этим спокойствием он обязан чаю, которым Александра поила его в последние дни.
Женщина же, напротив, металась по дому, не находя себе места. Утром Никита проснулся один и нашел Александру в бане, где она перебирала связки сушеных трав, жестяные банки и маленькие холщовые мешочки.
– Не спится? – спросил он и обнял ее за плечи.
– Какой там, – мягко отстранилась она, – но я рада, что ты спокоен.
– Не без твоей же помощи, – он снова привлек ее к себе, а она спрятала на его груди зардевшееся лицо.
– Нам идти пора, до капища часа два ходу по такому снегу, а перед тем – нужно зайти в зимовье, проверить, не приходил ли кто туда.
Хруст снега под ногами эхом отражался от черных стволов деревьев. Они шли молча, пробираться сквозь высокий снег было и без того утомительно, разговоры отнимали бы силы.
Небольшую круглую поляну со всех сторон черной стеной окружал лес. Казалось, что деревья здесь были выше и стояли друг в другу плотнее, чем вокруг деревни. На их вершинах лежало низкое хмурое небо, пространство напоминало колодец. В центре находилось несколько камней разных форм и размеров, но поляна вовсе не была похожа на какое-то ритуальное место.
– Я ожидал увидеть здесь что-то вроде Стоунхенджа, – немного разочаровано протянул Никита.
– Эти камни постарше Стоунхенджа будут, – отозвалась Александра, – по крайней мере, ритуалов они точно больше видели.
Она стала очищать камни от снега, а Никита принялся помогать. Под снегом на камнях обнаружились узоры. Прямо в глыбах были выточены волнистые линии, круги, квадраты, какие-то смутно знакомые символы.
– Что означают эти рисунки? – обернулся к женщине Никита.
– Имена предков, – не прекращая работы, ответила Александра. – В основном имена шаманов, но есть тут и наши старейшины, и преступники, и воины – все самые отличившиеся. Вот, например, – она смахнула рукавицей снег, и под ним Никита увидел рисунок, похожий на изображение лука и стрелы, окруженных волнистыми линиями, – это Бэрелту, имя стрелка, который убил из своего лука медведя и тем спас еще, не рожденного шамана Янго. Мать с Янго в утробе пошла в тайгу, на нее напал медведь. Лучник каким-то чудом оказался поблизости, услышал крик женщины, примчался и стал выпускать в зверя стрелу за стрелой. Весь колчан выпустил, а медведю хоть бы что. Когда осталась последняя стрела, Бэрелту услышал детский голос, сказавший окропить наконечник стрелы своей кровью. Он проткнул стрелой себе руку, а потом всадил ее прямо медведю в глаз, спас беременную. Потом говорили, что Бэрелту услышал голос самого Янго из материнского чрева. Через много лет Янго спас несколько деревень от мора. Его имя тут тоже где-то есть. В каждом имени заключена части души предков. Во время ритуалов они помогают шаману.
Никита слушал как завороженный. Он впервые был так близок к чему-то мистическому. Еще месяц назад он бы фыркнул, услышав эту историю. И шаманов, и ритуалы он считал шарлатанством. Но сейчас он воспринимал это со всей серьезностью.
Он слышал много историй о том, как отчаявшиеся люди, испробовав все возможные методы лечения, но, не достигнув исцеления, бежали за помощью к шаманам, бабкам, экстрасенсам, и те им помогали. Никита всегда списывал это на самовнушение. Но теперь он сам был в таком положении, что ничего из традиционного ему помочь не могло, и оставалось уповать только на мистику и силу его предков.
Когда все камни были очищены от снега, Александра достала из своей неизменной торбы небольшую банку белой краски, вручила ее Никите и сказала прокрасить все рисунки на камнях.
– Это для духов, – пояснила она, – чтобы они увидели на камнях свои имена, поняли, что их призывают и явились к ритуалу. Чем больше будет духов, тем лучше все пройдет.