Наследство

— Именно. Так что информация для них должна оказаться достаточной, но в должной степени разрозненной, — кивнул старший Хоуэлл. — Что ж, так мы выиграем немного времени! Если не вышло отыграть его по прежнему плану, то при этом мы всё же получим небольшую фору…

— Большую, чем ты думаешь.

— Вот как?

— Экспедиция уже готова, — сказал Рональд и улыбнулся. Он прекрасно знал близнеца и ничем не рисковал, давая понять это. — Выходит по нашему сигналу.

— Откуда? — только и спросил Ивэйн.

— Из Холлиброка.

— Это ведь в двухстах милях от нас!

— Верно, они ведь пойдут другим маршрутом, как ты и сказал, а в Холлиброке нет агентов «ящерок», за это я ручаюсь, — пожал плечами Рональд. — Но я предпочел перестраховаться. Магов там девять плюс несколько тоувов со всем необходимым снаряжением. Надеюсь, этого будет достаточно на первое время.

— Да, пожалуй, — кивнул Ивэйн и довольно улыбнулся. Улыбка вышла хищной. — Что ж, отдавай приказ выступать немедленно. И займись…

— Ну разумеется, — хмыкнул его близнец и поднялся.

— Погоди, — окликнул старший Хоуэлл. — Ты так и не сделал ставку. Что скажешь, с учетом всех внесенных коррективов?

— Один к ста, что рейнджер вообще останется в живых, — спокойно ответил Рональд. Подумал и добавил: — И один к тысяче, что он выполнит задание.

— Принято, — кивнул Ивэйн.

Переглянувшись, братья снова улыбнулись одинаковыми улыбками и расстались, чтобы заняться неотложными делами. А их у главы корпорации и его помощника было невпроворот…

…Марию-Антонию разбудил собачий лай. Один пёс громыхал басом, коротко, гулко, как из бочки, второй лаял звонко и яростно. Теперь понятно, почему Генри так назвал своих зверей! Но отчего такой переполох? На ее памяти собаки еще ни разу не подавали голоса, не рычали даже, что и неплохо… Может быть, почуяли опасного зверя? Генри ведь сказал еще вчера, что теперь они на Территориях, можно ожидать самого худшего… Знать бы еще, чего именно!

— Сиди там! — приказал Генри, стоило ей попытаться высунуться наружу. Девушка только и заметила, что ночь стоит светлая, лунная и звездная, даже и без костра можно разглядеть, что творится вокруг. — Не высовывайся!

— Что случилось?

— Понятия не имею, — процедил Генри. Мария-Антония все же откинула полог палатки и смогла рассмотреть, что в руках у него какая-то длинная штуковина, напоминающая… да, пожалуй, аркебузу или что-то в этом роде, только заметно легче. — Обычно черта с два от них лая дождешься, а тут разошлись… И лошади волнуются.

Привязанный неподалеку Шуш в самом деле беспокоился, бил копытом, коротко всхрапывал, а Шия жалась к нему. Только вороная оставалась безучастной.

Псы вдруг перестали лаять, будто по команде, и вернулись к хозяину. Шерсть у них на загривках стояла дыбом, глаза в свете луны отсвечивали волчьим зеленоватым огнем, черные губы приподнимались, обнажая желтоватые клыки, в горле клокотало рычание. Что бы ни пряталось неподалеку, оно собакам не нравилось, это уж точно.

— Ложись спать, — велел Генри, опустив оружие. — Я покараулю до рассвета, не нравится мне всё это…

— Может быть, какой-то хищник? — спросила Мария-Антония.

— Если б это был зверь слабее Грома и Звона, они б им поужинали, — сказал мужчина. — Если сильнее — дали б мне знать, но не лаем. А так… ума не приложу, в чем тут дело. И тихо ведь, ничего не происходит!

— Откуда ты знаешь?

— Да чувствую я, откуда ж еще, — досадливо ответил он, сел рядом с палаткой, привычно подобрав длинные ноги. Он всегда так сидел, говорил, что научился у дикарей, удобно, дескать. — Я ведь сколько лет на Территориях… Не чуял бы, давно уже сгинул бы.

— Сколько?

— Что?

— Сколько лет ты здесь? — поинтересовалась девушка. Раньше как-то не приходилось к слову, а ей было интересно, который год миновал ее избавителю. Так не разобрать: волосы светлые, если и есть в них седина, не разглядишь; в уголках глаз морщины, но, скорее всего, это от привычки щуриться на солнце. Вел себя Генри уверенно, но иногда прорывалось что-то такое… совсем мальчишеское. Впрочем, такое и со старыми воинами бывало… — Я спросила что-то не то? Почему ты молчишь?

— Считаю! — весело отозвался Генри. — Ну, смотри, как выходит… Я первый раз сбежал, когда мне двенадцати не исполнилось. Повезло, что жив остался… Дальше — больше. Вот ведь притча! Кажется, вся жизнь тут прошла, а если посчитать, то и двадцати лет не прошло!

Значит, ему около тридцати. Достаточно много, чтобы из головы выветрилась юношеская дурь, и это хорошо. А так — совсем молодой мужчина, в самую силу войдет годам к сорока, не раньше, Мария-Антония знала такой тип. Ее отец был из подобных людей, к своим шестидесяти он не только не растерял силы и остроты ума, а и многим моложе него дал бы фору…

— Я тебе, наверно, стариком кажусь? — спросил вдруг Генри.

— Отчего бы? — удивилась она.

— Ну… — пожал он плечами, удалось разглядеть его жест в неверном свете луны. — Так сказки послушать, легенды всякие… У вас парень лет в четырнадцать уже женился, детишек вовсю плодил, а к тридцати уже и помирать пора. Так, что ли?