Наследство дядюшки Питера

Дружеские руки подхватывают и его, осторожно опускают на разостланную шинель. Другую, с лейтенантскими погонами, набрасывают на него сверху. Сергей хочет отказаться, поблагодарить, но язык не слушается. Зато зубы работают вовсю! Их стук, кажется, заглушает рокот мотора…

— Пейте, Ивлев! — Шильников подносит фляжку к его губам. Кто бы подумал, что у этого майора может найтись такое! Впрочем, теперь Шильников его уже ничем не удивит.

Немного придя в себя, Сергей ищет взглядом того, черноволосого. Он сидит напротив, вода потоками стекает с матросского черного костюма.

— Развяжите, — указывая на умело, пузырем стянутую плащ-палатку, по-немецки говорит он. — Янки очень дорожил этим. Я выхватил у него в последний момент.

— Как затонул ваш катер? — не трогаясь с места, тоже по-немецки спрашивает майор, протягивая черноволосому фляжку.

Тот отбрасывает с глаз слипшиеся волосы, делает несколько больших глотков.

— Когда самолет дал предупредительную очередь, эсэсовец сказал: «Вперед! Удача или смерть!» А я решил: «Лучше жизнь!» Внезапный поворот штурвала — и все! Эти господа не привыкли купаться в марте…

Черноволосый делает еще глоток. Его бьет дрожь. Старый Гофман молча протягивает ему свою кожанку.

— Я бы не сделал этого, — говорит черноволосый, вызывающе глядя на майора. — Я бы никогда не сделал этого. Остался бы с ними до самого конца… Но случай открыл мне глаза. Они продались американцам… «Последние рыцари гибнущего райха…» Как бы не так! Трусливые и продажные крысы — вот они кто!..

— Поздновато ты это понял, мальчик, — замечает старый моряк.

Черноволосый отвечает Гофману хмурым взглядом.

— И еще… — совсем тихо говорит он, устало откидывая голову на кормовую банку. — Не хотелось мне, чтоб моего сынишку звали «ребенком фюрера».

Наступает молчание. Догадливый пилот бомбардировщика, улетая на аэродром, повесил вторую «лампу» над самым устьем, и «Альбатрос» уверенно держит курс к пологим, утопающим в пронзительно белом свете берегам. В кильватере режет волны катер капитана Цапли.

Склонившись над плащ-палаткой, Шильников терпеливо разминает крепко стягивающие ее узлы.

— Смотри, Пауль, — внезапно говорит старый моряк, указывая черноволосому на дыбящиеся кругом, могучие, увенчанные седыми гребнями волны. — Ветер давно уж утих, а море успокоится не скоро. Так и народ. Не просто разгневить его, но когда чаша переполнена…

— Зачем вы здесь? — угрюмо перебивает его Пауль. — Зачем на этом катере, с ними?

— Э-хе-хе, — горестно качает головой старый моряк. — Не весь угар еще вылетел из твоей башки, парень. Для чего я здесь? Да для того, чтоб внуку моему не покалечили жизнь новые фюреры и фюрерята! Для того, чтоб коричневая чума не коснулась больше моей земли! Ради этого, полагаю, стоит пустить ко дну старую калошу с тремя крысами да выкупать в холодной воде замороченного юнца…

— Если я замороченный юнец, — вскидывается Пауль, — то вы… вы…

— Ни черта не выходит, — будничным голосом произносит Шильников, и молодой немец сразу затихает. — Узел разбух в воде. Дайте ваш нож, Ивлев.

Сергей машинально протягивает нож майору, Сейчас он не может оторвать взгляда от этой пары — старика и юноши. Вот она, жизнь, казавшаяся столь необычной, чужой. Такие же люди, такие же чувства… И сколько пришлось выдержать, сколько горя перенести им, труженикам этой земли! Вовремя же мы пришли сюда. Ведь даже из этого «замороченного» Пауля наверняка еще можно сделать человека!

Старый моряк жестом подзывает Сергея, передает ему штурвал. Присев возле разметавшегося на корме юноши, Гофман заботливо поправляет на нем сбившуюся кожанку, подкладывает под голову собственную зюйдвестку.

— Тебе не поздно еще взять верный курс, Пауль, — мягко говорит он. — Послушайся совета старого моряка, сынок. Не шути с морем, когда оно в гневе!

Пауль отвечает не сразу. Он поднимает голову, смотрит в упор на старика, затем оборачивается к майору. Что-то вроде улыбки, робкой, застенчивой улыбки появляется на его худом, бледном и совсем еще юном лице.

— Наверное, я только помешал, правда? Медвежья услуга… Вам, конечно, хотелось взять этих крыс живьем.

— Живьем бы они все равно не дались. Во всяком случае, двое из них. Ну, а третий… Не думаю, чтобы союзнички решились теперь о нем нам напомнить. Нет, Пауль, в этой сумке все, что мы здесь искали. «Наследство дядюшки Питера» не попадет к заокеанским скупщикам мертвых душ.

И майор поднимает туго набитую полевую сумку советского образца, ничем не примечательную кирзовую полевую сумку, какую можно приобрести в любой походной лавке Военторга.