Наследство Империи

— Матушка у нас... и «Илиаду»... того? Одолела, в смысле? Та ж нудней десятилетней осады!

Способности Брюса удерживаться от ухмылки исчерпались, видимо, начисто.

— Что вы хотите, она же пилотировала Тециму! Я, видите ли, сломался на середине Списка кораблей, а с школьной программой всяко же надо что-то делать. Матушка взялась зачесть текст и изложить его вкратце своими словами. Ну и завелась. Послушал бы Ахилл, какова пришла ему бессмертная слава, та, ради которой — все, в тот же час подался бы на Афон. Это невозможно пересказать. Это даже описывать бессмысленно. Это только воочию видеть и слышать. Я — тут, она — там...

Мальчишка непроизвольно дернул головой в сторону койки, и Кирилл отвлекся.

Будь она неладна, фантазия!

Она лежала тут на животе, с книгой, можно даже представить, что в сегодняшнем платье. Босиком, болтая ногами в воздухе. Черные волосы вдоль лица — на покрывало, на книгу. И завелась. Да я найду ей тысячу книг!.. Руб бы себе плохого не выбрал.

— ...словом, предпочтения у нее сформировались задолго до гибели Патрокла. А дальнейшее уже работало на образ.

— Ну, — сказал Кирилл, — это она на сцену свидания повелась. Андромаха, младенчик... Женщины вообще любят Гектора. Совершенный муж, одно удовольствие в глаза тыкать! Ахилл круче.

— А Гектор зато — по правде. Люди сеют хлеб и растят детей. Гектор держит над ними щит. Все остальное — политтехнологии. Мать сказала: у отца был в точности этот психотип.

— И потому ты играешь за троянца?

— И потому я играю за троянца. А кроме того, когда я завалю Ахилла — а я его завалю, я настырный! — наградой мне будет упоительное чувство, что я лично изменил ход истории, и Троя, свободная и прекрасная, незыблемо стоит и поныне. И знаете что?

— Что?

— Я-таки эту штуку прочитал.

— ...и в Троянской войне победили объединенные силы Эстергази.

— Н-ну, да. Мать, заходящая на бреющем с фланга, — это сильно.

Троя. Зиглинда. Есть подозрение, что при идиотском руководстве никакой героизм не спасет. Троя тому примером. Или Зиглинда. Кушай, экс-Император. Проблема-то не в том, что у них нет чести. Был бы у нас ум, до сих пор бы поплевывали на них с барбакана Скейских врат.

— Что, она до сих пор одна?

— У нее есть я.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Брюс пожал плечами и сделал взрослое лицо:

— А нам кто попало не нужен, она слишком хороша — для кого попало. Матушка у меня к тому же немного устрица. Через четыре года мне поступать в Академию, а она... она делает вид, будто это время никогда не наступит. Но тогда она действительно останется одна, и меня это, вообще говоря, тревожит.

Жалкое, должно быть, мы представляем зрелище.

По уму служить связующим звеном должен был Харальд, но свекор, привыкший, что светские обязанности с неизменным блеском исполняет его жена, предпочитал отмалчиваться. Его участие в разговоре ограничивалось разве что просьбами масло передать. Попытки Кирилла непринужденно царить среди подданных — частное лицо, ага, сказочник! — выглядели, надо признаться, довольно беспомощно, и Натали чувствовала, что по мере продолжения завтрака створки ее собственной раковины смыкаются все теснее.

Спасти положение могло бы, пожалуй, внезапное явление Адретт, но она была уже не в том возрасте, чтобы шнырять во флайере посреди урагана, и не в том состоянии духа, когда получают удовольствие от разговоров о прошлом. Эстергази — они больше Империя, чем сам экс-Император, потому что остались самими собой. Облаченные в собственное достоинство, они выглядят маленькими, одинокими и нелепыми. Особенно Адретт.

Да и сама Натали перешагнула уже критический рубеж, именуемый средним возрастом, вполне для себя уяснив, что в ее жизни не случилось и чему уже не случиться никогда. Кириллу вольно щебетать, делая вид, словно его миновало смятение духа на четвертом десятке, но сама она — иной случай. Респектабельная дама с ребенком и чувством собственного достоинства, даже будь оно трижды неладно. А что у нее вообще есть собственного, кроме достоинства?

Адретт — Адретт-Которая-Необходима-В-Любой-Щекотливой-Ситуации — совершенно неожиданно возродилась в Брюсе. Дети, усаженные с взрослыми за один стол, становятся если не невыносимы, то — совершенно незатыкаемы. Это от убеждения, что ради них-то все и собрались. Причем... в данном случае это чертовски походило на правду.

Так что оба ребенка пели дуэтом, а Натали с Харальдом переглядывались, делая выводы. Каждый — свои.

Это же кому сказать — никто не поверит. Космическая контрабанда! «Я сохранил Империю, — с комическим пафосом заявил Кирилл, — правда, в составе одного человека! Себя!» Чем себя и выдал с головой. Каждый из нас па четвертом десятке мечтает повернуть время вспять.

Где-то там, в детстве, я был счастлив.