Наследство Империи

Видите ли, это было экспериментальное подразделение: никакой штамповки, никакого конвейера, никаких клонов-близнецов. Каждая модель уникальна. Все они были генетическими копиями своих конструкторов, поправленными, как шутили, на то, какими конструкторы хотели бы видеть себя. Штучный товар. В чем-то даже шедевр. Своя внешность, свои возможности, свои сильные стороны. Ферди Септим, Авари Барс, Гвидо Моэн, незабвенная Анита де Гама... Женщины... ну, женские мидели были особенно хороши. Присутствие женщин очень оживляет коллектив, особенно таких женщин — весёлых, искренних, без комплексов, что тоже немаловажно. И храбрых. Они не хуже нас соображали, планировали действия и просчитывали риски, но храбрость в них закладывали на стадии проекта какой-то химией. Вы заметили, Игрейна ничего не боялась? Женщины в конечном итоге все оказались теми. Ты сначала понимал, что тот, тот и вот этот мобильнее, коммуникабельнее, храбрее, и только потом соображал — почему, причем, разумеется, без всякой гарантии. Ведь убивали нас совершенно одинаково.

Представьте себя деревом. Мы отличаемся от них тем, что растем на воле, они же окультурены. Сформирована крона, удалены больные и бесплодные ветви. Можно рассуждать о пределах, которые ставят этика и мораль, но, понимаете, я парень простой и фиксирую аморальность, когда за что-то хочется дать в морду. Конструкторы могли сделать для них больше, они могли сделать их еще лучше, но я не жалею о том, что они их сделали.

В человеческой душе есть темные грани, но война ставит в такие условия, что завидовать или искать себе превосходства на основании происхождения, воспитания, вероисповедания — что там еще? пола? — глупо. Иногда гибельно глупо. А мне, поскольку я считал себя лишенным души... не смейтесь, я знаю, как это звучит... никогда этого и не требовалось. Мне никогда не удавалось воспринимать их иначе, чем верных товарищей и хороших людей.

Простых людей и любить просто.

Во всяком случае, я считал, что хорошо устроился. Занял свое место и, наверное, был счастлив. Та война закончилась, за ней последовало еще несколько миссий, в том числе кровавое недоразумение на Лорелее, где мы должны были осуществлять сдерживание, но нас убивали, и мы убивали в ответ... Тем временем разработку признали успешной и запустили в серийное производство. Подразделение наше расформировали. Однако, продолжая вращаться в армейских кругах, я обнаружил, что сарафанное радио записало в „оловянные солдатики" всех, в чьем досье стояла эта отметка — спецотряд 720. Немудрено, что Галакт-Пол обратил па нас заинтересованный взгляд.

Так я угодил в „сайерет". Пробежался, отстрелялся, прошел психологические тесты, уже примерно представляя, чего бы хотел их менеджер по кадрам. Вне всяких сомнений, они хотели „солдатиков". В самом деле, искусственный человек еще и сейчас отнюдь не рядовое явление, досье на каждого из отряда 720 хранилось в лаборатории на Шебе без права выноса и снятия копии, а в личных документах не было графы „Человек: да/пет". Им пришлось положиться на мое слово, и, когда меня спросили прямо, я ответил: „Да, я то, что вам нужно".

Я должен был заставить их себя жрать.

С другой стороны, я ведь и в самом деле был тем, что им нужно. Требования в „антитерроре" оказались выше, чем в 720. Мобильность прежде всего. Готовность в любой момент вылететь куда угодно. Слаженность на уровне «думай вместе с товарищем, не жди полуслова». Способность сделать смертельным оружием любую попавшую в руки вещь. Помните ту авторучку на Фоморе? Носорожья шкура, потому что невозможно работать с тем, кого ты обидел или кто обидел тебя. Все лучшие “сайерет" — флегматики. Ну и если принципом выживания в 720 было „полируй все, что движется", то тут ставка делалась на выборочное поражение целей, что на порядок труднее. Понимаете, почему они хотели „солдатиков"? Я бы тоже их брал.

Я прослужил в „сайерет" четыре года, получил „сержанта", командовал взводом. Я врос в это дело и считал, что — навсегда. Сказать по правде, в глубине души я думал, что „человек: да/нет" уже не имеет значения. Что я имею право на индивидуальный подход. Истина обнаружилась в таких обстоятельствах, когда я уже ничего не мог поделать.

Случилось так, что я угодил на операционный стол. Начальство и команда искренне считали меня «оловянным солдатиком», а сам я, понимаете, был не в том состоянии, чтобы указать им на их заблуждение, поскольку лежал поленом. Нас невозможно различить с помощью сканера или скальпеля, но химические процессы в наших организмах протекают по-разному. У них снижена болевая чувствительность, соответственно, наркоза им требуется меньше. Мне дали столько, сколько положено им. Во время операции сердце встало от болевого шока.