Наследство из Нового Орлеана

У каждой бригады был собственный вымпел со знаками отличия. Вымпелы развевались на длинных шестах, которые крепились спереди к ослепительно белым шнурам, опоясывающим одетых в парадную форму юношей, несущих эти вымпелы. Проходя перед балконом Дженни Линд, каждый юноша поднимал шест с вымпелом в знак приветствия.

– Правда, чудесно, Мэри? – воскликнула Ханна Ринк. – Пожарные изменили свой маршрут из-за Дженни Линд, и мы можем полюбоваться парадом.

– Да, это замечательно, – сказала Мэри. Она изо всех сил старалась скрыть отчаянную тревогу за Вэла. Было уже четвертое марта. Она глядела на парад невидящими глазами, руки ее, сжимающие металлические перила террасы дома, где жили Ринки, побелели от напряжения.

– Черт возьми, очень мило с их стороны устроить такой прием в мою честь. – На какую-то секунду ей показалось, что у нее начались слуховые галлюцинации. Мэри медленно обернулась, боясь обнаружить перед собой пустоту. У открытого окна гостиной Микаэлы стоял Вэл. Держа в руках тонкую сигару, он смеялся и говорил что-то Альфреду де Понтальба. Закрыв глаза, Мэри прислонилась головой к прохладной поверхности железной колонны слева от нее.

Все в порядке. Он в безопасности. Он вернулся.

И тотчас музыка, словно искристое вино, наполнила весельем ее кровь. Мэри открыла глаза – пестрое праздничное шествие внизу казалось ей самым замечательным зрелищем, которое ей когда-либо доводилось видеть.

– Чудесно, – прошептала Мэри. – Это просто чудесно! – воскликнула она вслух.

Последующие дни показались ей волшебными. Каждое утро Вэл позировал для портрета, а после сеанса обычно заходил в магазин, и они с Мэри отправлялись на рынок попить кофе. В первый день после кофе они решили немного прогуляться. По словам Вэла, от долгого стояния в одной и той же позе у него совершенно затекли ноги. Он недоумевал, почему позирование художнику по-английски называется «ситинг», то бишь «сидение».

Мэри высказала предположение, что, вероятно, потому, что сидеть приходится самому художнику. И потом, так уж повелось это называть. Если сегодняшний сеанс Вэла следует назвать «стоянием», то как же быть, когда художник пишет портрет двух людей, один из которых сидит, а другой стоит за его спиной? Может быть, «стодением»?

– «Ситоянием», – поправил ее Вэл.

– Это звучит чересчур по-восточному, – усомнилась Мэри.

На это Вэл возразил, что Мэри перескочила на другую тему, между тем как тема позирования еще не исчерпана. Так, сеанс с ребенком можно было бы назвать «ерзированием», а со стариком – «дремлированием».

– А с грудным младенцем – «мокрированием», – добавила Мэри и покраснела.

Она спросила его, как прошли скачки в Чарлстоне и как бежал Снежное Облако.

Вэл ответил, что его огромный белый жеребец занял почетное второе место, отстав совсем ненамного. Однако его хозяин не слишком расстроился. Он купил лошадь, которая пришла первой.

Мэри затаила дыхание – ей казалось, что сейчас Вэл пригласит ее в Бенисон посмотреть на покупку, но он переменил тему. Он намеревался послушать, как поет Дженни Линд, и хотел узнать, что о ней думает Мэри.

Мэри сказала лишь, что для него это будет большим сюрпризом.

Она не стала делиться с ним своими впечатлениями, поскольку хотела, чтобы он пережил тот же восторг, что и она. Она была уверена, что удовольствие будет не столь острым, если он будет готов к нему заранее.

Мало-помалу они разговорились, и чем дольше гуляли, тем раскованнее и непринужденнее становилась беседа. Вэл был рад хотя бы на время выйти из своей роли светского повесы, а в обществе Мэри он не чувствовал себя связанным условностями. Мэри не принадлежала к тому кругу, в котором вращался он, и следовательно, не могла поделиться своими впечатлениями о нем с кем-либо из его знакомых. То есть это он так думал. Мэри не сказала ему о своей дружбе с баронессой.

Зато она рассказала о той хитроумной уловке, которая пришла на ум им с Ханной, чтобы заманить к себе толпы поклонников Дженни Линд.

– Мы называем их орнитологами, – сказала она.

Вэл рассмеялся, и она тоже; она чувствовала себя совершенно раскованной. И ужасно счастливой. А Вэл в очередной раз подивился тому, что и он заражается ее радостью. И солнце показалось им ярче, чем обычно, река – шире, а воздух – ароматнее.

Теперь он с нетерпением предвкушал их прогулки после сидения в мастерской.

Эти прогулки становились с каждым днем все более долгими.

Ханна уверяла Мэри, что может сама продавать сувениры орнитологам, а Мэри пусть гуляет, сколько ей вздумается.

Мэри была благодарна ей. По ней, так она бы и глазом не моргнула, если бы магазин вместе со Шведской Канарейкой и орнитологами провалился сквозь землю. Мгновения в обществе Вэла стали для нее важнее всего на свете.