Наследство из Нового Орлеана

Он задумчиво почесал подбородок. В конце концов, чего он ожидал? Обрести здесь этакий оазис? Подобие семейного очага, но без тех обязательств, которые налагает на мужчину брак? Красивую, волнующую женщину, которая бы обожала его, не требуя ответного чувства? Ему пришло в голову, что, в сущности, он не знает ответа на эти вопросы. Приняв решение создать вокруг Сесиль обстановку, которая удовлетворяла бы его эстетическим потребностям, он не задумывался о том, как сложатся их отношения. Ему было нужно, чтобы эта связь подкрепила его репутацию светского повесы, а дом на Сент-Питер-стрит служил бы местом, где он мог бы отдохнуть от своей роли, побыть самим собой.

Он посмотрел на свою надменную любовницу:

– Вы говорите по-английски, Сесиль?

– Вполне достаточно.

– Так вот, говоря по-английски, раз уж мы впряглись в это дело, по-видимому, придется довести его как-нибудь до конца.

«Довести до конца» было не совсем точным определением той системы отношений, которая быстро установилась в игрушечном домике на Сент-Питер-стрит. Сесиль по большей части жила собственной жизнью. Вэл ночевал там лишь от случая к случаю. Теперь, когда сезон окончился, он редко наведывался в город, уделяя все внимание плантации. Много забот было связано со сбором урожая сахарного тростника, к тому же надо было готовиться к летнему вояжу по «подземной железной дороге». Каждую неделю или десять дней он покупал на аукционе негров и отправлял их в Бенисон.

После аукциона он всегда отправлялся на Биржевую аллею, в залы фехтования испанского учителя Пепе Лулла, и тренировался в течение нескольких часов. Фехтование было нынче в моде, к тому же оно как нельзя более соответствовало роли страстного поклонника поединков, которую играл Вэл. Упражнения со шпагой также помогали Вэлу сохранять форму – ему вовсе не улыбалось быть раненным на какой-нибудь нелепой дуэли.

Потом он старался показаться на петушиных боях или в игорном доме, в театре или на бирже. Он появлялся там в наимоднейших парижских туалетах, во всем своем павлиньем великолепии.

К полуночи, устав от «трудов», он обычно отправлялся к Сесиль. Он намеренно выставлял напоказ эту связь, делая вид, что ему доставляет удовольствие жгучая зависть светских приятелей.

Когда он приезжал к Сесиль, его уже ждал подогретый коньяк. Первый бокал он выпивал залпом, как лекарство, чтобы избавиться от гадкого ощущения, которое вызывал в нем проведенный в свете вечер.

Затем следовал кофе, и опять коньяк. На сей раз он потягивал его уже не торопясь, чувствуя, как накаленные до предела нервы постепенно расслабляются под воздействием красоты и покоя. Иногда он говорил с Сесиль. Но бывало и так, что, поздоровавшись и справившись о ее самочувствии, он подолгу – с час или даже больше – не произносил ни единого слова.

Чувствуя, что ему нужен покой, Сесиль сидела тихо.

Он всегда заставал ее в превосходной форме – ухоженной, красиво одетой, источающей волнующий аромат, и садилась она всегда так, чтобы свет массивного серебряного канделябра освещал ее полностью и Вэл мог свободно любоваться ею.

Его молчание и частые отлучки мало заботили Сесиль. Ей хватало собственных забот – было над чем подумать и чем заняться. Она поставила своей целью извести семейство Куртенэ, а главное, Жанну. Жанна узнала о связи Вэла с Сесиль после первого же его визита к любовнице. Об этом ей сообщила Мари Лаво. И теперь, каждый раз, когда Мари приходила причесывать ее, Жанна требовала все новых и новых подробностей, и Мари «неохотно» делилась с ней сведениями о том, как Сесиль с помощью Вэла процветает во грехе. Именно Мари распространяла слухи – по большей части ложные – о бурной сексуальной жизни этой парочки.

А потом Мари столь же щедро делилась новостями с Сесиль, передавая ей полные ярости и ревности замечания, которые по этому поводу отпускала Жанна. Сесиль была на седьмом небе – ей хватало пищи для злорадства на целую ночь.

Иногда она думала о Вэле. Он интересовал ее, потому что был замкнут, подобно ей, и представлял для нее такую же загадку, как и она для него.

Он был неизменно внимателен – Сесиль это поражало. Он всегда уведомлял ее о своих посещениях по меньшей мере за двенадцать часов вперед. И ей, в отличие от большинства содержанок, не приходилось проводить время в постоянном ожидании его визита.

Не обделял вниманием он и мать Сесиль, время от времени посылая ей какую-нибудь безделушку, цветы или конфеты. Его заботливость удивляла Сесиль, она не укладывалась в рамки ее представлений о подобных отношениях. Но ей было достаточно того, что каждый подарок Вэла делал ее мать счастливой на день-два. Высшей награды для Сесиль не было – она обожала мать.